Новые балеты Стравинского
Финал Дягилевского фестиваля, где были представлены три балета Стравинского «Поцелуй феи», «Петрушка» и «Жар-птица» в хореографии Вячеслава Самодурова, Владимира Варнавы и Алексея Мирошниченко, ожидали с нетерпением. Билеты на премьеру были раскуплены за 15 минут, а участие мировых звезд Дианы Вишневой и Натальи Осиповой заставили сорваться в Пермь балетоманов не только со всей России, но и из-за границы.
Из Перми — Марина Зимогляд
Фотографии — Александра Муравьева
Из Перми — Марина Зимогляд
Фотографии — Александра Муравьева
Три балета стали финальной точкой на большом пути фестиваля, насыщенного музыкальными премьерами, концертами и встречами, и прошедшие и прожившие весь путь вправе были воспринимать его как некий итог. Надо сказать, что на фестивале, все события которого происходили в шаговой доступности друг от друга, сложилось свое комьюнити и своя особая задушевная атмосфера. Весь фестиваль был чем-то вроде big party, где зрители, участники, организаторы, журналисты, слушатели образовательных программ, да и вообще все легко знакомились, независимо от того, прилетели они на весь фестиваль или всего на три дня.
Кружась каждодневно в пределах двух-трех кварталов между театральным сквером, филармонией «Триумф», Пермской галереей и домом Дягилева, сидя рядом на ночных концертах или встречая рассвет на Каме, публика в конце концов уже привыкла здороваться со всеми встречными и поперечными.
Основным местом фестивальной тусовки был павильон-палатка перед театром, где проходили пресс-конференции и встречи, лекции и обсуждения, занятия йогой и прочие активности. Здесь можно было выпить кофе, пообедать, провести переговоры, зарядить телефон, и отсюда же понаблюдать за танцующими участниками Remote Perm и служебным входом в театр, где всякий раз можно было заметить гуляющую фигуру хореографа Самодурова в наушниках, ставшую неотъемлемой частью фестивального пейзажа.
Кружась каждодневно в пределах двух-трех кварталов между театральным сквером, филармонией «Триумф», Пермской галереей и домом Дягилева, сидя рядом на ночных концертах или встречая рассвет на Каме, публика в конце концов уже привыкла здороваться со всеми встречными и поперечными.
Основным местом фестивальной тусовки был павильон-палатка перед театром, где проходили пресс-конференции и встречи, лекции и обсуждения, занятия йогой и прочие активности. Здесь можно было выпить кофе, пообедать, провести переговоры, зарядить телефон, и отсюда же понаблюдать за танцующими участниками Remote Perm и служебным входом в театр, где всякий раз можно было заметить гуляющую фигуру хореографа Самодурова в наушниках, ставшую неотъемлемой частью фестивального пейзажа.
Закрытие фестиваля — его высшая точка — в полной мере оправдал девиз Дягилева: «Удиви меня!». Сидя в Пермском театре, на минуту показалось, что ты на какой-нибудь громкой премьере в Большом театре в Москве и все персонажи журнала Tatler вдруг сошли с глянцевых страниц и материализовались перед глазами. В итоге, публика в партер смотрела едва ли не внимательней, чем на сцену, постоянно проверяла телефон, беззастенчиво снимала сцену и vip-персон, с грохотом роняла сумочки и босоножки с ноги, и вообще была светски рассеяна.
Фото — Александра Муравьева
Три талантливых российских хореографа поставили три балета Игоря Стравинского. Два из них — «Жар-птица» и «Петрушка» в хореографии Фокина — сто лет назад стали настоящей сенсацией Парижа, открыв имя Стравинского Европе, и став явлением, повлиявшим на все виды искусств от танца до моды. Третий балет «Поцелуй феи» относится к более позднему периоду творчества композитора: он был написан для труппы Иды Рубинштейн в 1928 году, но хореография Брониславы Нижинской была признана неудачной.
Стравинский писал свои балеты в тесном сотрудничестве с другими художниками, его музыка рождалась одновременно с декорациями и хореографией, а в случае с «Жар-птицей» и вовсе писалась по готовому либретто. Современным же хореографам досталась великая музыка и славная история вековой давности.
Стравинский писал свои балеты в тесном сотрудничестве с другими художниками, его музыка рождалась одновременно с декорациями и хореографией, а в случае с «Жар-птицей» и вовсе писалась по готовому либретто. Современным же хореографам досталась великая музыка и славная история вековой давности.
Утонченный Самодуров, смешной Варнава и образовательный Мирошниченко
Три хореографа продемонстрировали три непохожих подхода к созданию спектакля, обращаясь к различной публике и по-разному проявляя таланты пермской труппы. Балетные гурманы вполне оценили сложность хореографии «Поцелуя феи»; широкой и современной светской публике по душе пришлись остроумные шутки «Петрушки»; а высокое начальство и официальные лица, надо полагать, были поражены энциклопедичностью и масштабом «Жар-птицы», а также безграничными возможностями пошивочного цеха Пермского театра. С другой стороны, и для пермской балетной труппы, которая самоотверженно репетировала без выходных с десяти до десяти, это был неоценимый опыт.
«Теодор Курентзис — Аполлон Мусагет»
Рисунок — Андрей Ремнев
Рисунок — Андрей Ремнев
Она освоила сложный хореографический язык Вячеслава Самодурова, позанималась актерским мастерством с Владимиром Варнавой и изучила историю хореографии 20 века под руководством Алексея Мирошниченко.
Вячеслав Самодуров «Поцелуй феи»
Сюжет «Ледяной девы» Андерсена в балете Самодурова сложно угадать, а декорации представляют собой что-то вроде мобильных элементов детской площадки: силуэты солнышка, тучки и кустиков обведены черной жирной линией, от этого они похожи на детский альбом для раскрашивания.
Балетный язык Самодурова довольно сложен: частые смены ритма, каскады пассе с развернутой в бедре ногой, быстрые заноски, стремительные туры то в одну и тут же, после приземления, в другую сторону, изощренные поддержки, — все эти вещи доставят удовольствие истинному балетоману. Такой танец требует предельной внимательности и четкости, любая помарка и любое отклонение от угла загрязняет всю хореографическую картину. При этой математической выстроенности каждого элемента в балете Самодурова есть место и тонкой иронии. Деревенский танец с упоительными мелкими шажочками, притоптываниями, покачиваниями голов, вкупе с мельницей отсылают к голландской «Тщетной предосторожности», которая была поставлена в Екатеринбурге 2 года назад.
Балетный язык Самодурова довольно сложен: частые смены ритма, каскады пассе с развернутой в бедре ногой, быстрые заноски, стремительные туры то в одну и тут же, после приземления, в другую сторону, изощренные поддержки, — все эти вещи доставят удовольствие истинному балетоману. Такой танец требует предельной внимательности и четкости, любая помарка и любое отклонение от угла загрязняет всю хореографическую картину. При этой математической выстроенности каждого элемента в балете Самодурова есть место и тонкой иронии. Деревенский танец с упоительными мелкими шажочками, притоптываниями, покачиваниями голов, вкупе с мельницей отсылают к голландской «Тщетной предосторожности», которая была поставлена в Екатеринбурге 2 года назад.
Фото — Александра Муравьева
Последняя сцена-эпилог отделяется от основного действия продолжительной паузой, где зритель предоставлен только музыке и довольно долго вынужден рассматривать колыхание легкой занавески.
Если бы не она, эпилог мог выйти по-настоящему щемящим. После того, как занавес, наконец-то, отодвигают, зритель видит разрозненные фигурки, кружащиеся в желтом тревожном свете. Главный герой (Никита Четвериков) танцует с воображаемой партнёршей. Вся эта сцена превращает предыдущее действие в сон, в игру воображения или сновидение.
Жаль, что на премьере часть публики уткнулась в телефоны и успела полностью рассеять свое внимание к финалу.
Если бы не она, эпилог мог выйти по-настоящему щемящим. После того, как занавес, наконец-то, отодвигают, зритель видит разрозненные фигурки, кружащиеся в желтом тревожном свете. Главный герой (Никита Четвериков) танцует с воображаемой партнёршей. Вся эта сцена превращает предыдущее действие в сон, в игру воображения или сновидение.
Жаль, что на премьере часть публики уткнулась в телефоны и успела полностью рассеять свое внимание к финалу.
Диана Вишнева
Фото — Александра Муравьева
Фото — Александра Муравьева
«Петрушка» Владимира Варнавы — зрелищный спектакль, доказывающий, что хореограф чувствует настроение публики, способен ее развлечь, заставить улыбнуться, а то и вовсе рассмеяться в полный голос.
Спектакль начинается необычайно эффектно: под барабанную дробь Теодор Курентзис пересекает зрительный зал, перелезает через бордовый бордюр и оказывается в оркестровой яме, как на арене цирка. Цирк этот населен персонажами какого-то гипертрофированного гофмановского мира (художник — Галя Солодовникова): карлики-бородавочники, конферансье-шляпник, медведь-панда, персонифицированная Смерть Петрушки, имеющая вид выцветшего Чиполлино с черными крестами вместо глаз.
Спектакль начинается необычайно эффектно: под барабанную дробь Теодор Курентзис пересекает зрительный зал, перелезает через бордовый бордюр и оказывается в оркестровой яме, как на арене цирка. Цирк этот населен персонажами какого-то гипертрофированного гофмановского мира (художник — Галя Солодовникова): карлики-бородавочники, конферансье-шляпник, медведь-панда, персонифицированная Смерть Петрушки, имеющая вид выцветшего Чиполлино с черными крестами вместо глаз.
Дуэт Силача-качка (Марат Фадеев) с поролоновыми накладными мышцами и манерной Дивы в купальнике (Евгения Четверикова), сценка с поролоновой уточкой, все эти гэги и мемы являются свидетельством того, что Варнава — наш современник, он чувствует запрос времени, а не живет в балете, как в закрытой крепости, за пределами которой как будто ничего не происходит.
Но если у фокинского «Петрушки» завязка конфликта уже в самой экспозиции, в том что Арап, Балерина и Петрушка живут-хранятся в одной коробке, и, грубо говоря, два кавалера не могут поделить одну даму, то в новом «Петрушке» совершенно непонятно, в чем конфликт и к чему все эти танцы. У Петрушки-Вишневой с самого начала нет никаких шансов на внимание Дивы, которую Силач самолично достал из своей ванной и даже фейковый боксерский поединок никак не продвигает сюжет.
Петрушка — нелепый, трагический и трогательный неудачник, Диана Вишнева сыграла его с присущем ей шармом и актерской харизмой. Приходится признать, что несмотря на остроумные сценки и насыщенную сценографию, весь спектакль немного рассыпается и сюжет провисает, лишенный внутреннего стержня драматургии.
Но если у фокинского «Петрушки» завязка конфликта уже в самой экспозиции, в том что Арап, Балерина и Петрушка живут-хранятся в одной коробке, и, грубо говоря, два кавалера не могут поделить одну даму, то в новом «Петрушке» совершенно непонятно, в чем конфликт и к чему все эти танцы. У Петрушки-Вишневой с самого начала нет никаких шансов на внимание Дивы, которую Силач самолично достал из своей ванной и даже фейковый боксерский поединок никак не продвигает сюжет.
Петрушка — нелепый, трагический и трогательный неудачник, Диана Вишнева сыграла его с присущем ей шармом и актерской харизмой. Приходится признать, что несмотря на остроумные сценки и насыщенную сценографию, весь спектакль немного рассыпается и сюжет провисает, лишенный внутреннего стержня драматургии.
Диана Вишнева и Теодор Курентзис
Фото — Александра Муравьева
Фото — Александра Муравьева
Впрочем, завершается он также эффектно, как и начинается: Создатель Теодор неожиданно появляется на сцене, оставив дирижерский пульт на первую скрипку Афанасия, останавливает сольный танец Петрушки и забирает у него клоунский колпачок.
Диана Вишнева
Фото — Александра Муравьева
Фото — Александра Муравьева
«Жар-Птица» Алексея Мирошниченко ошарашивает с самого начала речитативным прологом. Силуэты танцовщиков в причудливых головных уборах с неоновыми росчерками на груди вышагивают шеренгой из глубины сцены и произносят умный научный текст Проппа об исследовании волшебной сказки, о генезисе явления и об основном вопросе, поставленном в этой работе. То есть зрителю дают понять, что тут не просто балет, а целое научное исследование. Дальше перед публикой, словно живая презентация, разворачивается грандиозное полотно истории танца 20 века, в котором солирует Жар-птица в исполнении Натальи Осиповой.
Целые цитаты из Килиана, Форсайта, Бежара, Пины Бауш, Баланчина, Марты Грэм и Голейзовского, вплоть до Фокина воспроизведены с тщательной педантичностью, причем не только хореографически, но и визуально. Нельзя сказать, что все техники танца 20 века были освоены труппой, скорее, это имитация, но образовательную роль этого спектакля и для зрителя и для труппы сложно переоценить. Каждая новая страница этой балетной энциклопедии знаменуется новым элементом абстрактной декорации, спускающейся с колосников.
Правда, сочетание музыки и хореографической цитаты иногда выглядит немного комично. Например на лирический «Хоровод царевен», главной темой которого Стравинский сделал народную песнь «Как по садику», положена экспрессивная хореография «Весны священной» Пины Бауш. И совсем уж странно, когда на сцену к пинабаушевским девушкам вдруг входит клин разодетого кордебалета из «Драгоценностей» Баланчина, словно мы присутствуем на гала-концерте, где один номер просто сменяет другой. Но иногда, наоборот, балетная цитата в сочетании с музыкой дает новый неожиданный эффект и смысл.
Правда, сочетание музыки и хореографической цитаты иногда выглядит немного комично. Например на лирический «Хоровод царевен», главной темой которого Стравинский сделал народную песнь «Как по садику», положена экспрессивная хореография «Весны священной» Пины Бауш. И совсем уж странно, когда на сцену к пинабаушевским девушкам вдруг входит клин разодетого кордебалета из «Драгоценностей» Баланчина, словно мы присутствуем на гала-концерте, где один номер просто сменяет другой. Но иногда, наоборот, балетная цитата в сочетании с музыкой дает новый неожиданный эффект и смысл.
Фото — Александра Муравьева
Кульминационный «Поганый пляс кощеева царства» вдруг становится «Хрониками» Марты Грэм, (которые были созданы как реакция на Гитлеровскую Олимпиаду 1936 года), а под тягуче-восточную «Колыбельную Жар-Птицы» словно оживают советские барельефы в этюде Голейзовского.
Эпилог этого супер-балета уж совсем поражает торжественностью и полным отсутствием иронии: Жар-птица, словно прилетевшая с карнавала Рио-де-Жанейро благословляет склонившихся фокинских Ивана и Царевну, а затем воспаряет, поднятая на руках всего русско-народного кордебалета.
Сама идея осмысления обширного наследия хореографии 20 века актуальна и волнует многих постановщиков. Например, Борис Шармац в 2013 году поставил интерактивный спектакль-инсталляцию «20 танцовщиков ХХ века» где каждый из героев рассказывает и танцует свою личную историю взаимоотношения с той или иной хореографией. Почему же в Перми для исследовательского хореографического проекта был выбран язык официальной торжественной церемонии, в духе открытия олимпиады, остаётся загадкой.
Впрочем, «Жар-птица» доказывает, что Алексею Мирошниченко по плечу задачи любой сложности и сам спектакль можно считать грандиозной презентацией хореографа, труппы и всех технических служб Пермского театра.
Эпилог этого супер-балета уж совсем поражает торжественностью и полным отсутствием иронии: Жар-птица, словно прилетевшая с карнавала Рио-де-Жанейро благословляет склонившихся фокинских Ивана и Царевну, а затем воспаряет, поднятая на руках всего русско-народного кордебалета.
Сама идея осмысления обширного наследия хореографии 20 века актуальна и волнует многих постановщиков. Например, Борис Шармац в 2013 году поставил интерактивный спектакль-инсталляцию «20 танцовщиков ХХ века» где каждый из героев рассказывает и танцует свою личную историю взаимоотношения с той или иной хореографией. Почему же в Перми для исследовательского хореографического проекта был выбран язык официальной торжественной церемонии, в духе открытия олимпиады, остаётся загадкой.
Впрочем, «Жар-птица» доказывает, что Алексею Мирошниченко по плечу задачи любой сложности и сам спектакль можно считать грандиозной презентацией хореографа, труппы и всех технических служб Пермского театра.
Подпишитесь на нашу ежемесячную рассылку
Только лучшие материалы месяца
