рецензия
Venezuela: как (и зачем) станцевать всемирную историю
На лаборатории танцевальной критики фестиваля Context. Diana Vishneva помимо теоретических занятий у нас была возможность посещать все спектакли программы. Мы публикуем новый текст Арины Ильиной, который она написала после просмотра работы Охада Наарина Venezuela.

Фото обложки — Ирина Григорьева
На закрытие фестиваля Context. DianaVishneva организаторы пригласили одну из самых востребованных трупп современности, израильскую компанию Batsheva с последней работой «Венесуэла». Ради встречи с труппой Охада Наарина фестиваль решили растянуть: хоть основные события завершились еще в середине октября, но из-за гастролей израильтян в Европе московские спектакли были вписаны в афишу лишь на 5 и 6 ноября. Две недели ожидания полностью того стоили.
Фото — Ирина Григорьева
Над «Венесуэлой» 66-летний Охад Наарин, по собственному признанию, работал 3 месяца и думал 60 лет. Спектакль родился в 2017 году и сразу вызвал у зрителей множество вопросов. Это не фигура речи о недопонимании и неприятии, ведь спектакль был принят горячо и получил не меньше восторженных отзывов, чем культовые работы Batsheva «Декаданс» (часть которого под названием «Минус 16» сейчас стоит в репертуаре театра Станиславского и Немировича-Данченко, и более того, имеет номинацию на «Золотую Маску») или «Вирус» (показанный в Санкт-Петербурге в 2017 году в рамках фестиваля DanceOpen). Вопросы действительно возникают на протяжении всего спектакля и держат внимание зрителя в насильственной медитации на не всегда соотносящихся друг с другом звук, свет и движение. Кто не справлялся с медитацией, вставал и уходил посреди действия. Но большинство осталось. В театре и в восторге.
Хореографии в постановке ровно 40 минут, но повторяется она почти «дословно» дважды. Два акта разделены нарастающим гулом, перекрывающим музыку, который выливается в истошный крик одного из артистов, после чего всё начинается с самого начала. Никакого закрытия занавеса, никакого антракта: дошли до ручки под грегорианские хоралы, прокричались и начали заново, но уже под современную музыку (рэп, рок, Болливуд) и в новом составе. Сам Наарин сказал в одном из интервью, что зритель только тогда поймет спектакль, когда сможет открыться новому опыту и поймет его, Охада, как хореографа, а всё, что в течение 80 минут происходит на сцене, — это эксперимент, вынесенный из репетиционного зала в зрительный.

Фото — Марат Мустафин
Парой абзацев выше недаром появилось слово «медитация». Смысл происходящего сложно сразу понять умом и обработать логически, но его можно (и нужно!) почувствовать сердцем, уловить, как нисходящую истину. В крайнем случае, можно расслабиться и получать удовольствие, на первых сеансах медитации обычно и это считается неплохим результатом. Группа людей в черных костюмах и платьях медленно удаляется вглубь сцены, как похоронная процессия, но вдруг все сбиваются в пары и начинают карикатурно танцевать латиноамериканскую самбу, расцепляются, переходят в подскоки, имитируют хип-хоп, катаются друг на друге, а потом и вовсе выносят полотна с разными флагами, истерично лупят ими об пол и заодно «забивают до смерти» одного из участников действия.
Фото — Ирина Григорьева
Невозможно не спросить себя, как минимум, «что происходит?», а как максимум: «они специально так непрофессионально танцуют самбу?», «это уже gaga или еще нет?», «долго еще они будут скакать?», «их что, стало больше?», «что за песню они кричат в микрофон?», «почему девушки катаются на спинах парней уже 3 минуты и когда произойдет что-нибудь еще?», «откуда шум?», «разве эти же движения были в первой части?», «настоящие ли это флаги?»

Вообще это очень хитрый способ заставить зрителя смотреть спектакль и не отвлекаться. Поиск ответов на все эти вопросы принуждает следить за каждым артистом на сцене, вслушиваться в музыку, играть с самим собой в ассоциации. Можно проиграть и не придумать ничего. А можно выиграть и наассоциировать себе целую историю, даже целых две, например, такие.
1
Первая часть под грегорианские распевы смотрится, как видео в slow motion, и наталкивает на мысли о зарождении Вселенной, о начале мировой истории. Гипнотизирующие подскоки, имитирующие броуновское движение частиц, — эволюция и ускорение времени, возникновение новых видов, развитие отношений. Рэп может выступить в роли сакральных речитативов, обращенных к богам, а хип-хоп на полусогнутых — в роли ритуальных танцев. Затяжной проезд «на слонах» (девушки действительно расслабленно едут на спинах парней, степенно переставляющих руки, как мощные слоновьи ноги) смотрится как гимн дзену и спокойствию, манифест древней мудрости, песня богиням, которые следят за миром и наполняют его жизнью. Когда женщины привстают, широко раздвинув ноги, и мужчины медленно выползают из-под них на четвереньках, это действительно напоминает деторождение.

Вместо флагов в первой части выносят белые полотна, будто разделение людей по определенным признакам еще не запущено. Тем больше ужаса и боли вызывают импульсивные прыжки и нарочито громкое топотание по сцене с избиением невинного, так как это не вяжется с началом, воспевающим мир и покой. И хоть череда соло, исполненных в стиле gaga (танцевальное изобретение Охада Наарина), в первой части смотрится еще довольно сдержанно, кричать уже хочется — и артист кричит.
2
Во второй же части колесо сансары, кажется, совершило уже несколько кругов, и история повторяется, но с большей силой, с более яркими эмоциями и с более резкими движениями.

Можно подумать, что миру и покою места больше нет, рэп и хип-хоп заманивают ритмом, резкой и матерной композиции «You're dead wrong» американского рэпера Notorious B.I.G. можно подпевать и покачиваться в такт, изображать дождь из банкнот, пистолеты и наркотики. Вместо ритуальных танцев возникает желание предаваться этой агрессии и верить в повторяющийся слоган — «Слаб ты или силен, ты чертовски неправ», будто специально написанный для современных реалий, где на каждом шагу могут подстерегать безвыходные ситуации. И на этом круге колеса жизни уже хочется рубить с плеча, беситься, скакать от края к краю, разгоняясь, потому что скорость — это тоже наркотик, потому что за жизнью надо успеть.

Тут и проезд на слонах уже теряет священный трепет. Индийская музыка подчеркивает женскую сексуальность, мужчины, проезжающие между ног у женщин, уже больше похожи на томных любовников, чем на новорожденных, а вздрагивания в такт музыке напоминают половой акт, а не сердцебиение новой жизни.

Наконец, появляются флаги, и на фоне развивающегося безумия под рок музыку это не выглядит абсурдно. На глазах у зрителей разыгрывается тотальная война, показывается мир, погруженный в хаос, где побежденному не дают подняться и снова валят на землю, чтобы он жалко уполз с поля боя и больше не появлялся.

И снова сольные связки в стиле gaga, но танец исполняется уже на пределе человеческих возможностей, с вывороченными суставами, бесконечными шпагатами, прыжками и падениями, будто танец — это единственное, что осталось у человека после войны.

А может, всё было совсем не так.
Фото — Ирина Григорьева
В заключении хотелось бы вспомнить совсем не связанную со спектаклем ситуацию. В начале 2000-х в Москве начали появляться граффити с вопросом (правильнее, тэгом) «Зачем?». Автор граффити рассказывал в интервью, что это слово чаще всего звучало из уст правоохранительных органов («Зачем вы это делаете?»), поэтому стало своего рода ответной защитной реакцией, вопросом на вопрос, а впоследствии превратилось в призыв ко всем жителям остановиться и задуматься, зачем вообще происходит всё вокруг.

Если подумать, похожую задачу мог преследовать и Охад Наарин. В балетном мире так часто возникает вопрос «зачем?», что в пору задавать его в ответ, как усталое издевательство. Недаром Наарин думал о «Венесуэле» 60 лет — накопилось. Пусть теперь каждый ищет ответы самостоятельно.

Фото — Марат Мустафин
Подпишитесь на нашу ежемесячную рассылку
Только лучшие материалы месяца
Нажимая на кнопку, вы даете согласие на обработку персональных данных и соглашаетесь c политикой конфиденциальности.
Made on
Tilda