В России современный танец появился в середине 1990х — в отличие от Франции, Голландии или Бельгии, где он стал культурной политикой государства после Второй мировой войны и приобрел очертания профессиональной отрасли в 1970х. Там есть высшее образование для хореографов, отдельные площадки, которые представляют как молодых хореографов, так и зрелых. В России этой инфраструктуры не создано. Если в Париже каждый вечер проходит по 10−15 спектаклей на разных площадках, то в Москве это нерегулярное событие. Мне кажется, в больших городах у нас есть любопытный зритель. Поэтому чем больше будет предложений на рынке, говоря экономическим языком, тем больше будет и спрос.

Думаю, здесь проблема еще и в информировании. В том же Берлине или Лионе городские рекламные площади используются под социальную рекламу и афиши культурных событий — не только мюзиклов и коммерческих антреприз, которые готовы заплатить. Этой осенью в Лионе, когда я была там на Биеннале современного танца, первое, что я увидела на вокзале и в метро — реклама Биеннале. То есть, это первое, что видели туристы, прибывающие в город. В Москве же такого нет. Некоторое время у городских властей была инициатива по предоставлению рекламных площадей недорогим культурным проектам. Сейчас же это, к сожалению, опять стало невозможным — даже для городских театров. Если вы обратите внимание, на городских рекламных тумбах рекламируются только Большой театр, Театр имени Станиславского, Театр имени Вахтангова, «Современник» и Театр наций — то есть, театры с большими финансовыми возможностями.

Да, во времена [Сергея] Капкова [во главе московского Департамента культуры] у нас, как и у других театров, была возможность рекламировать себя таким образом. Сейчас — нет.

Была договорённость между Департаментом культуры и Департаментом СМИ и рекламы о том, что театры могли запрашивать рекламные площади. Но, во-первых, в московском метро сейчас наружной рекламы вообще практически нет — все стенды убрали и остались в основном наклейки в вагонах. А во-вторых, стало дорого. Раньше городские театры платили только 20% от коммерческой стоимости рекламы, остальное оплачивал Департамент культуры.

Не знаю, кто и почему решил, чтобы такая поддержка сошла на нет. «Балет Москва» — театр государственный, созданный в 1989 году. Единственная наша особенность — то, что мы не имеем собственной сцены: когда я пришла в театр четыре года назад (это мой пятый сезон в театре), то мы остановились на двух площадках — Центр имени Мейерхольда и ДК ЗИЛ. В любом случае, у Департамента культуры нет никаких эстетических приоритетов, они не вмешиваются в наш репертуар. Просто, мне кажется, в московском правительстве так много департаментов… И если не ставить перед чиновниками этот вопрос, то его, получается, как бы и нет.

Мы как один-единственный театр — нет, конечно. Тем более, что Департамент культуры — наш учредитель, это наши начальники. Можно, конечно, как-то в кулуарной обстановке… Мне кажется, раньше у Правительства Москвы был импульс переделать культуру в городе. Может быть, сейчас приоритеты сменились. Сложно сказать. Но без городской рекламы тяжело. Конечно, наш зритель находит нас в интернете. Но этого недостаточно.

 — Вы с Кибовским встречались после его назначения? Была у него какая-то установочная встреча с руководителями городских театров?
Установочной встречи не было, а с Александром Владимировичем Кибовским я виделась только в июле, потому что у меня заканчивался контракт и он меня вызывал на подписание нового.

 — Так и познакомились.
Да. А общих встреч не было. Когда пришел Александр Владимирович [Кибовский], появилась новая практика: иногда проводились интернет-совещания.

— По скайпу?
Ну, не по скайпу, а через определённую программу, не знаю, как она называется. Руководитель выбрал такой формат общения. За рубежом, я знаю, такое тоже бывает. Это нормальная практика таких совещаний.

— Ну и вам от этого ни лучше, не хуже.

Главное, что субсидия сохраняется, главное, что сохраняется наш репертуар. Экономические проблемы у всех есть, но мы жаловатьcя не привыкли. Часто задают вопрос, сложно ли позвать на работу иностранных коллег — да нет, ни разу не было случая отказа. Всё-таки личные контакты и заинтересованность — это самое важное.

У нас субсидия не уменьшилась. Денег, я думаю, столько же, просто сменился формат городских мероприятий. Больше внимания стали уделять Дню города… (задумывается)

Да. Но, думаю, многое зависит и в целом от политики городских властей. Единственное, что тревожит - то, что какие-то группы и общественные организации пытаются вмешиваться в деятельность театров. Мы с этим ещё не столкнулись, но это не значит, что мы не столкнёмся – с тем, о чем говорил [Константин] Райкин на съезде Союза театральных деятелей, с тем, что было с «Тайнгейзером» [Тимофея Кулябина] , с выставкой [фотографий Джо Стёрджеса] в Центре братьев Люмьер. Конечно, этот момент волнует, потому что художников не должны ограничивать.

Наверное, дело прежде всего в масштабе — мы же небольшой театр. Но и Центр братьев Люмьер — небольшая галерея.

Да, наверное. Но к нам разная публика ходит, не только те, кто профессионально танцем занимаются, но и обычный московский зритель

Свой зритель сформировался. Но напоминать о себе аудитории хотелось бы через разные каналы. Мы и в социальных сетях стараемся наращивать свою аудиторию, и другими способами на неё выходить.

Да, конечно. Небольшой минус в том, что в России всё-таки привыкли ассоциировать театральный коллектив с географической точкой. Так что сложность есть, но не критичная. Конечно, когда есть своя площадка, удобнее выпускать и прокатывать спектакли, но если нет здания, нет и множества административных вопросов.

Денег никогда не хватает, другое дело — как спланировать бюджет и потом его исполнять. Наш бюджет делится так: 80% - субсидия, остальное — заработанные средства. У театров, обременённых зданиями, это обычно 50:50 или 60:40. Мы такого баланса пока достичь не можем: меньше спектаклей в месяц играем, потому что нет своей площадки, сдавать в аренду нам нечего по той же причине, дохода от кафе у нас тоже нет. Всё, что есть — это доходы от продажи билетов и гастрольной деятельности.

Бюджет «Балета «Москва» — 110 млн рублей в год.

Мне сложно сказать. Знаю, что бюджет Музыкального театра им. Станиславского исчисляется миллиардами рублей — но там не только балет, но и опера. Пока те финансы, которыми мы обладаем, соразмерны той деятельности, которую мы ведём. Но это не предел. Я считаю, собственные доходы от нашей деятельности могут быть выше.

— Вы ездите на зарубежные гастроли?

Были дважды во Франции, в декабре едем в Эстонию. Если считать заграницей Белоруссию, были там трижды на фестивалях. Объясню историю вопроса: поскольку четыре года назад я пришла в театр, который находился в жесточайшем кризисе доверия со стороны зрителя и профессионального сообщества, на выход из этой ситуации потребовалось время. Для начала — на создание имиджа в Москве, потом в России, а дальше, если повезёт, и на зарубежной сцене. Сейчас мы вышли из кризиса, добились того, что у нас есть репертуар, не похожий на другие театры, объездили все фестивали современного танца в России. В следующем году выпускаем спектакль молодого канадского хореографа Роберта Беннета (он восходящая звезда мирового балета, ставил уже и в Ковент-Гардене, и в New York City Ballet) — это будет постановка, специально созданная зарубежной командой на российском материале. А «Золотая маска» везет наш спектакль «Кафе «Идиот» в Эстонию и Латвию.
Но за границей привыкли к «чёсу» российских балетных трупп с «Щелкунчиком» и т. п. Мы этим принципиально не занимаемся. А чтобы мы могли конкурировать с Дрезденским балетом или Национальным балетом Нидерландов, должно пройти время.

Нет, это не вполне наш формат. У нас нетипичная ситуация в театре: работают две труппы — балета и современного танца. Сейчас обе труппы объединены термином «современная хореография». Наша задача — поддерживать молодую современную российскую хореографию, в том числе на музыку современных российских композиторов — таких, как Владимир Мартынов, Павел Карманов, Алексей Айги.

До недавнего времени использовали уже написанную музыку, но для балета Роберта Беннета будет специально написана музыка композитором иранского происхождения, живущей в Нью-Йорке. Плюс к тому, зарубежные хореографы, которые приезжают к нам работать, часто привозят с собой и композиторов. Мы приглашаем, условно говоря, не Форсайта, Макгрегора или Начо Дуато — мы работаем с новым и средним поколением, которое уже что-то сделало, уже не в начале пути. Интересно знакомить артистов и зрителей с авторами новой формации.

Да, вакансий у нас нет, но раз в два года конкурс мы делаем. Вот в январе будем делать просмотр в современную труппу, заявок уже много. Кроме того, мы сами приглашаем артистов. У нас уже работают артист и артистка из Японии, выпускники Московской академии хореографии, а с этого сезона — ещё два иностранных артиста, голландец и австралиец, которые закончили Академию танца в Дрездене. В советское время она была партнёром Вагановской академии, а сейчас там много занимаются не только классическим балетом, но и современным танцем. Поэтому оттуда выходят универсальные артисты. Последние два сезона у нас отработала француженка, сейчас она уже вернулась домой.

Если сравнивать не с Западной Европой, а с Восточной, то да, на уровне. У нас разнообразный репертуар, мы предоставляем возможность поработать с разными хореографами — собственно, этим мы и можем быть привлекательными для молодых людей. К тому же, Москва — интересный город, хоть и дорогой. Москва привлекательна с точки зрения энергии, насыщенности событиями и общего контекста. Многие из тех, кто приезжал к нам работать из-за рубежа, хотят вернуться обратно.