Фрагмент нового спектакля, который я описала выше, наиболее характерный пример театральности, но кроме этого:

Мальчик со скрипочкой и швейной машинкой. Светящиеся каркасы кубов и домиков. Танцовщицы на пуантах в фойе демонстрируют одежду молодых поволжских дизайнеров. Оркестр разбит на части, разбросан по углам сцены и одет в театральные костюмы; дирижёр руководит персонажами. Танцовщик в тигровых пуантах крутит пируэты и показывает рок-козу. И дефиле, дефиле, дефиле.

Изъеденный ржавчиной занавес открывает пространство сцены без кулис с высоким экраном на заднике. На сцене — крестообразный подиум. Справа на авансцене — арфа, слева — рояль. На протяжении всего спектакля музыкантки выходят к арфе или роялю, исполняют нужный эпизод и исчезают, чтобы затем выйти снова.

А также: несколько манекенов и их частей, обрезки и отрывы тканей, швейные принадлежности. От падуг в первом акте свисают огромные пули, во втором акте они сменяются огромными же разноцветными катушками ниток. Дуэты и соло на авансцене чередуются с массовыми танцевальными забегами, а те в свою очередь переходят в ансамблевые танцы во всех возможных музыкальных танцевальных жанрах.

Помимо сюжетной линии Матери (так обозначена в либретто главная героиня), возникает побочная сюжетная линия любви Кутюрье и Модели (то ли альтер-эго главной героини, то ли её воспоминания), этого в рассказе нет вовсе. Уже на уровне списка персонажей нарратив меняется до неузнаваемости. Психологизация же, в коротком рассказе Заренкова и до того сведенная к минимуму, в спектакле вовсе исчезает, преобразуясь, ровно по заветам Зонтаг, в преувеличенную театрализацию – жеста, эмоции, предмета. "Жизненное" подменяется "прекрасным".

Если хореографы выбирают для своих постановок сюжетную основу, то, как правило, это "большая литература" («Анна Каренина», «Ромео и Джульетта», «Дама с камелиями» и т.д.). В процессе создания они вынуждены отказываться от побочных линий, второстепенных персонажей, важных деталей и т.д, то есть идут по пути сокращения нарратива, концентрируясь на хореографии. Смекалов же не желает отказываться ни от нарратива, ни от хореографии, ни от чего бы то ни было.

Взяв короткий рассказ, лишенный подробностей, он максимально расширил его и, по сути, на основе малой литературной формы сочинил балет-роман (и не важно, что он хореографически и сценографически велеречив ровно настолько, насколько и рассказ-основа).

Хореография в этом спектакле чрезмерна и вторична одновременно, как это не печально признавать. Но самое главное — вся она состоит из цитат и стилизации. Хореограф, отчаянно желающий выглядеть современно и актуально, включил в сольные и дуэтные куски цитаты из Килиана, Эка, Форсайта, словом всех, кого видел и до кого смог дотянуться.

Образ главной героини отсылает к эковским сочинениям на Гиллем: героиня в нежно-голубом платье в пол нелепо заплетается в удлиненных руках и ногах. В этой партии блестяще открылась Анастасия Тетченко. Она действительно выглядела настоящей дивой своего театра: прекрасной, так и не дождавшейся аплодисментов главных театров мира, но ей это и не нужно, она звезда именно здесь.

Хореограф использует прием цитации понятно почему: он с трудом может сочинить сколько-нибудь объемный хореографический текст (или считает это не нужным) и ограничивается постоянно повторяемыми лейтмотивами. Так, движение главной героини, которое к финалу становится знаковым рефреном всего спектакля — рука к правому плечу, к левому и наверх — видимо символизирует веру героини, которая помогла ей вскарабкаться к жизненному успеху. Крестное знамение по-смекаловски.

Наивная серьезность, с которой относятся к своему произведению создатели, не может не подкупать. И зрители Самарского театра оперы и балета с радостью откликнулись на приглашение посетить театральное дефиле. Премьерные спектакли прошли пусть и с ограничением по заполняемости зала, но зато с огромным зрительским откликом. Десятки сторис в Инстраграм с модного показа в главном театре области, модные, нарядные и счастливые зрители и артисты — спектакль Смекалова стал настоящим культурным событием, и нет сомнений, он будет пользоваться огромной популярностью. Что еще раз доказывает: в мире постмодерна мы всё видим сквозь призму кэмпа и летим как бабочки на свет пышной, вычурной чрезмерности, к празднику жизни и красоты.