Да катись оно
всё в Лету
На сцене театра Станиславского отгремела самая ожидаемая премьера осени — балет Максима Севагина «Ромео и Джульетта». Молодому хореографу, для которого такая большая форма стала первым опытом, в тандем дали известного театрального режиссера Константина Богомолова.

О том, как прошла премьера, рассказывает Вита Хлопова
Фотографии — Карина Житкова
С приходом француза Лорана Илера на пост худрука труппы в репертуар театра стали проникать вечера одноактовых балетов, которые осовременивали и сам репертуар, и хореографический язык артистов труппы. Но и труппа, и зрители истосковались по «большой форме», и вот театр идет навстречу, предлагая новую версию балета «Ромео и Джульетты», которого давно не было в репертуаре. Смелый худрук отдает хореографию молодому, но уже успевшему покорить сердца московских балетоманов, артисту — Максиму Севагину. Именно он стал сенсацией работы израильского хореографа Охада Нахарина «Минус 16», а позже и примерил на себя большую роль Кости Треплева в балете Джона Ноймайера «Чайка».
Севагин, конечно, достаточно молодой, ему всего 24 года, но ставит балетные постановки он уже довольно давно. В период своего обучения в Академии Русского балета им. А. Я. Вагановой он, подростком, уже создавал небольшие номера на одноклассников. А в МАМТе не только принимал участие в программе, поддерживающей молодых хореографов —"Точка пересечения", но и ставил даже небольшие работы (Bloom на музыку Дворжака). Он интересно и дерзко мыслит в хореографии, нетривиально и изящно слышит музыку, а так же легко и непринужденно избегает привычных балетных штампов.
Но то небольшие постановки и дуэты, и совсем другое дело — большая форма, трехактный балет. Да еще и тот, с сюжетом которого работали и почитаемые у нас боги балетного Олимпа (от Лавровского до Ратманского), и почитаемые боги балетного западного Олимпа, видео которых доходили и до нас. Сравнения неизбежны, а уж тем более от тех, кто наизусть знает и партитуру Прокофьева, и все возможные версии балета, от Лавровского до Прельжокажа.

Максим Севагин на постановочной репетиции балета «Ромео и Джульетта»
Мода работать с театральным режиссером вернулась к нам не так давно: Большой театр не раз показывал работы режиссера Серебренникова/композитора Демуцкого и хореографа Посохова. Теперь Серебренников сменился Молочниковым, а вот МАМТ приглашает модного театрального режиссера Константина Богомолова. Работа в МАМТе у него не первая (опера «Триумф Времени и Бесчувствия» вышла в 2018 году), а вот в балете — премьера.
Богомолов по идее должен был «подстраховать» Севагина. Юный и неопытный (и главное, еще не медийный) хореограф мог не «продать» большой спектакль. А на фамилию Богомолова стягиваются даже те, кто не любит балет, но кто точно обеспечит хороший охват stories в instagram.

В итоге, оказалось, что помощь эта была не только ненужной, но и вредной. За всей пошлостью и неактуальностью обыденных для Богомолова методов многие не разглядели тонкой хореографии Севагина и его интеллигентного отношения к музыкальному материалу.
Режиссер, как обычно, переносит действие трагедии Шекспира в современное время. Но он еще и практически полностью переписывает сюжет, оставляя лишь знакомых нам героев. У Шекспира каждый взмах крыла бабочки приводит к урагану. Богомолов же просто трясет воду в кастрюле.
В первом акте еще хочется обсудить нелепости сюжетной канвы, во втором — ты перестаешь успевать фиксировать их в памяти, а в третьем — просто наблюдаешь, как все разваливается и трещит по швам. И дело не в перекройке сюжета Шекспира (хотя тот хорошо вполне справился, зачем его переписывать нужно было), а в том, что события каждой последующей сцены зачастую не связаны с предыдущей. Как будто место разрыва между каждой сценой просто склеено грубым скотчем.
Режиссер, вероятно, ввиду неопытности работы с балетным спектаклем не знал, что в балете все понятно движениями, и хореограф, даже неопытный, сделает так, чтобы зритель понял, где любовный дуэт, где драка, а где сцена убийства. Богомолов для чего-то оставляет нам пояснения титрами. «Ромео танцует» (потому что мы можем этого не понять), «Джульетта проснулась» (движений, которые могут это показать, наверное, совсем не существует). Но одно дело — такие нелепые пояснения, другое, какой-то глупый, а местами, и грубый юмор, который все же иногда вызывает приступы хохота у публики. «Джульетта говорит Лоренцо, что любит Ромео. Лоренцо говорит, что любит Бога и Кастанеду». «Господин Капулетти занимается своим телом, а телом госпожи Капулетти занимается генерал Тибальт». И без текста было бы понятно, кто чьим телом занимается, в балете можно без титров, честно. Хотелось бы, чтобы этот невероятно свежий постмодернисткий режиссерский прием канул уже, наконец, в Лету, в отражении которой все время танцевали герои балета.

Евгений Жуков в партии Ромео
Богомолов, часто высмеивающий пороки современного общества, повторяет одно и то же из спектакля в спектакль, из сериала в сериал. Собственно, здесь часть характеров как будто бы перебрались из сериала «Содержанки», который не так давно снял Богомолов. Леди Капулетти проводит в сексуальных утехах с Тибальтом весь спектакль, не заметив даже смерти своей дочери. Господин Капулетти любит заниматься своим телом и наблюдать, как его жена занимается сексом с Тибальтом. Бал, где знакомятся Ромео и Джульетта, превращается в сатанинскую оргию. Меркуцио умирает от передозировки своих же наркотиков, а Ромео сбегает от Джульетты в ужасе от мысли о смертной казни. Силовики, разгоняющие протесты, кислотные вечеринки, секс из каждого угла — это уже немного вчерашний день, дающий ощущение, что ты сидишь в театре в 2010-х годах.
При этом режиссерская мысль хореографа Севагина была не так прямолинейна и топорна. Вероятно, не все бы в зале поняли некоторые отсылки к известным каноническим балетным вещам, над чем-то пришлось напряженно призадуматься (без титров-то), что-то в дискуссиях обсуждать в антракте. Но был бы разговор, а не недоумение от увиденного.
Костюмы в спектакле придумал Игорь Чапурин, который уже не первый год в балете, но здесь откровений не было. Хотя в сцене бала был один хороший ход: девушки были одеты в черный брючный костюм, юноши — в струящиеся, как в Kaash Акрама Хана, юбки. В наше время, когда в большинстве развитых стран есть свобода выражать себя и свою гендерную идентичность без стеснения и страха, это хорошая попытка ответить современной тематике.

Леди Капулетти на балу одета в наряд телесного цвета, расшитый узорами и камнями: обтягивающий топ и струящаяся юбка.
Пришедшая на бал Джульетта одета в сковывающий движения белый брючный костюм, что и понятно: она, непорочная, противопоставлена этому развращенному миру (даже в хореографии видна ее поставленная ученическая скованность). Но в момент знакомства с Ромео мы видим на ней телесный топ: именно тогда просыпается ее сексуальность и женственность, которая фонтаном хлещет от ее матери.

Наталья Сомова (Леди Капулетти) и Иван Михалёв (Тибальт)
Лариса Ломакина оформила «золотой город», как назвал Верону Богомолов, в виде золотой клетки: декорация, обрамляющая сцену и состоящая из вертикально построенных блоков, покрыта золотой краской. Такая глухая золотая стена, о которую бьется Джульетта, и внутри которой там комфортно остальным жителям семейства Капулетти.
Севагин вводит пару героев, которые во всех составах неизменно отданы Лорану Илеру и Дарье Павленко, назвав на премьере их «Он и Она».
Павленко — это чуть ли не главная удача кастинга этого спектакля. Уникальная прима Мариинского театра, которая после окончания балеринской карьеры взяла и отважно поехала на кастинг в труппу Пины Бауш, куда ее сразу и приняли. «Повезло», что из-за пандемии работа в Вуппертале немного встала на паузу, чем и воспользоваться Севагин, пригласив Павленко в проект. Их паре с Илером отведено немного сценического времени, но когда они танцуют на сцене вместе с юными главными героями, невольно смотришь только на них.
Кто они? Души умерших Ромео и Джульетты, воссоединившихся только в отражении реки Леты? Или Ромео и Джульетта, которые прожили долго и счастливо? Или просто эфемерный намек на то, какой любовь должна быть на самом деле, а не вот этот вот разврат и трусость, что вышли в реальности, где чета Капулетти насквозь прогнила в деньгах и власти, где Ромео от страха стать рецидивистом сбегает от мертвого тела Джульетты, а сама она совершает сделку с совестью, и по совету своей няни Янь-Янь умело разделяет секс и замужество.
Когда речь заходит о таких сюжетах, которые интерпретировали многие хореографы, неизбежны будут разговоры о копировании. Так и тут: кто-то увидит отсылки к знаменитой версии Прельжокажа, сделавший Монтекки отщепенцем, а Капулетти — представителями номенклатуры. Там Тибальт был Большим братом, тут же — он генерал, который не боится даже синьора Капулетти.
Да и осовременивали эту историю многие, вспомнить хотя бы фильм База Лурмана. А «танец машин» фабрики, где работала сестра (!) Ромео, которую сбили Капулетти на своей машине (!), может напомнить фабрику «Жизели» Акрама Хана. А вечеринка в заброшенном цеху после венчания очень похожа на танцы Джека и Роуз на нижней палубе «Титаника».
Но в 21 веке невозможно думать о том, что кто-то где-то что-то скопировал. Потому что всё уже сказано, сделано и где-то появлялось. Всё висит в воздухе. Любая идея — вторична. Свою собственную лексику ты открываешь только после того, как впитал в себя базы балетных столетий до тебя. Балет существует более 400 лет, театр на пару тысяч лет подольше, поэтому вторично уже всё, надо смириться. Другой вопрос — какой посыл у этого и слышно ли, что этим хочет сказать автор.
Но вообще бурления вокруг спорной и наспех сделанной режиссуры отвлекли зрителей от хореографии Севагина. Ведь это его большой дебют, как он-то с ним справился?

Если в подростковом возрасте он неосознанно брал за пример неоклассическую лексику Баланчина, то сейчас можно сказать, что он на пути закрепления своего собственного языка. Конечно, тут видно, что какие-то номера у него шли легче и вдохновеннее, а где-то вместо потока классных танцевальных связок он отмахался обыкновенными переходами и паттернами, но в целом тенденция такая, что все три часа интересно смотреть на то, как он создает движение.

Троица — Меркуцио, Ромео и Бенволио — у Севагина получилась сильная, от группового «джазового» номера, до сильных соло, особенно, конечно, Меркуцио. Та самая сцена бала, где доминирует «Танец рыцарей» с знакомыми всем сильными долями в музыке, раскованно шла от бедра, чтобы поддать жару в то, что выдумал там режиссер. Там же есть крохотная отсылка к балету Лавровского, в перекрещенных руках, напоминающих скрещенные шпаги.

Жанна Губанова (Джульетта) и Евгений Жуков (Ромео)
Сцена с няней и матерью в спальне Джульетты и без титров показывает, кто ей ближе: леди Капулетти танцует свою хореографию одна, не в силах «перекричать» синхронный дуэт няни и Джульетты.
Единственный номер, после которого вдруг артисты карикатурно выходят на поклон посреди спектакля, это выход умершего, и видимо, неплохо обитающего в раю, Меркуцио после «смерти» Джульетты. Вошедшая на сцену ему на смену леди Капулетти не видит его, а Джульетту она не замечает, потому что пьяна и скорбит о потере своего любимого мужчины.
Фрагмент, вызвавший много споров и негодований по поводу «потери» роскошного музыкального материала, на самом деле как раз и является той самой постмодернистской иронией, которую мог бы оформить режиссер, если бы поизучал материал. Знаменитая сцена бега Джульетты, канон и идеал в хореографии Лавровского и в исполнении Галины Улановой, здесь исполнена так, как по-другому и нельзя делать юному хореографу. Джульетта Севагина никуда не бежит, она просто лежит на сцене, но титры Богомолова нам подсказывают, что тут по идее она должна бежать. Любой, кто видел ту классическую версию, стал сравнивать бы эти сцены бега, и вероятно, не в пользу новых трактовок. Поэтому Севагин просто изначально отказался от соревнования: та сцена настолько гениальна, что соревноваться с Лавровским и Улановой просто нет смысла. Мы можем просто послушать музыку Прокофьева и вспомнить образ Улановой и развивающегося в порывах воздуха ее плаща.
В дуэтах Севагин не берется за акробатические высокие поддержки, но и на низкой высоте пронизывает движения всех влюбленных пар балета смыслом и любовью. Дуэт Париса, (нелюбимого, но подходящего на роль супруга) и Джульетты великолепен в своей отвратительности: Леонид Леонтьев потрясающе талантливо попал в образ в принципе хорошего парня, который совершает плохие вещи.
Раз уж разговор зашел о подборе артистов, тут что ни партия, то удача. В театрах часто бывает, что одни и те же артисты получают главные партии в новых балетах, и ни о какой ротации речи быть не может. Тут же главные звезды театра получают не всегда главные партии, и даже не первый состав. Жанна Губанова, станцевавшая Джульетту в первом составе, в театре исполняет не самые большие сольные партии (ну кроме подходящих ей партий Снегурочки из одноименного балета и Маши из «Щелкунчика»). Здесь, конечно, воздуха ей дали больше. Глядя на эту балерину в других партиях, жалеешь, что не так много возможностей у нее продемонстрировать свои красивые и хорошо выученные стопы. Если вам тоже жаль, то в следующем блоке обязательно идите на нее: тут этих стоп много. И в пуантах, и босиком.

Жанна Губанова (Джульетта) и Евгений Жуков (Ромео)
Наталья Сомова — истосковавшаяся по мужскому вниманию жена олигарха — тоже получила возможность отойти от своих обычных идеальных балеринских партий в театре. Георги Смилевски ошеломителен в партии синьора Капулетти. Тибальт (Иван Михалёв), Меркуцио (Георги Смилевски-мл.), Ромео (Евгений Жуков) и другие получили от Максима Севагина подарок, в котором дарование каждого из них раскрылось еще сильнее.
В целом, кажется, что юному хореографу не очень-то была нужна помощь именитого режиссера. И тут вопрос не в том, что Богомолов поставил плохой спектакль, где все разваливается даже для тех, кто и Шекспира и не читал, а в том, что он откровенно схалтурил, думая, что и в балете его приемы примут за свежий поток ветра пост-мета-иронии. Но оказывается, что балетная публика вполне знакома с его театральными и сериальными работами, и все эти приемы уже кажутся вторичными и несвежими.
Вероятно, первый большой балет Севагина мог бы не стать сенсацией, но по меньшей мере, он стал бы хорошим поводом для дискуссии и обсуждения. А сейчас выходит, что страстно обсуждая то, как Богомолов не прав, многие забыли, что главный герой этого балета совсем не он. А тот, кому вполне можно доверить второй большой балет сделать самому.