Почему цветы красивые
и как они связаны с современным танцем
и как они связаны с современным танцем
28 февраля в зале-конструкторе культурного центра «ЗИЛ» прошел пластический спектакль «Почему цветы красивые?». Надежда Лебедева — о том, почему он ближе к балету, чем к современному танцу.
Фото предоставлены Театрplastichesky
Фото предоставлены Театрplastichesky
Четыре танцовщика в черных шортах и разноцветных носках на протяжении часа воспроизводят известные формы танца модерн и разных техник контемпорари, в первую очередь, flying low. Они не конструируют новый язык, но тщательно воспроизводят то, что придумано за 20, а порой и за 40 лет до них. О таком пустом перепроизводстве форм писал Бодрийяр, и сам спектакль похож на иллюстрацию к его теории: в нем происходит замена взаимодействия со зрителем на множество символов и знаков, «симулирующих» спектакль.
Название работы «Почему цветы красивые?» предполагает поиск ответа в процессе спектакля. Вопрос нельзя назвать особенно актуальным, но даже на него мы не получили ответ. Как показалось, он не задает никакого контекста для спектакля и может быть с легкостью заменен на любой другой. Однако главный вопрос, которым я задаюсь как зритель, другой: можем ли мы назвать такой танец современным? Похоже, что нет.
Название работы «Почему цветы красивые?» предполагает поиск ответа в процессе спектакля. Вопрос нельзя назвать особенно актуальным, но даже на него мы не получили ответ. Как показалось, он не задает никакого контекста для спектакля и может быть с легкостью заменен на любой другой. Однако главный вопрос, которым я задаюсь как зритель, другой: можем ли мы назвать такой танец современным? Похоже, что нет.
Современный танец осмысляет современность через свой главный инструмент — тело. Этот же спектакль построен на пластическом освоении определенных форм, что по сути является идеологией балета. Эстетичные движения иллюстрируют музыку и находятся от нее в зависимом положении. Известные формы: перекаты, прыжки, работа с полом — в спектакле становятся танцевальным фетишем, они «коллекционируются». Смысл такого произведения искусства — не живая коммуникация со зрителем, а ритуальный повтор уже знакомого, на более или менее высоком техническом уровне.
Работы, подобные «Цветам», возвращают нас к определению танца из Википедии, которое практически все хореографы современного танца пытались оспорить: «выразительные телодвижения, обычно выстраиваемые в определённую композицию и исполняемые с музыкальным сопровождением», где главная роль отведена технике — «степени владения телом и мастерству в выполнении основных па и позиций».
Работы, подобные «Цветам», возвращают нас к определению танца из Википедии, которое практически все хореографы современного танца пытались оспорить: «выразительные телодвижения, обычно выстраиваемые в определённую композицию и исполняемые с музыкальным сопровождением», где главная роль отведена технике — «степени владения телом и мастерству в выполнении основных па и позиций».
Хореограф спектакля на своей странице в социальных сетях назвал результат «нестабильным» и пожаловался на недостаток времени на репетиции. С этим легко согласиться, если имелась в виду рассинхронизация движений танцовщиков или неидеальное исполнение сольных фрагментов. В парадигме классического танца рассинхронизация или, скажем, недостаточно высоко поднятая нога разрушают эстетику. Однако вопрос «Насколько красиво и синхронно движутся танцовщики?» для современного танца актуальность давно потерял. В двадцатом веке танец прошел путь от вопроса Пины Бауш «Что движет танцовщиками?» до утверждения Жерома Беля «Моя работа не просить перформера танцевать, это сознание аудитории танцует».
Если главная задача танцовщиков в этой работе — красиво танцевать, то зрителю оставлено традиционное положение вуайериста, который должен впасть в гипнотический транс от созерцания совершенных форм. Такое отношение характерно для классического, а не современного танца. На балетном спектакле зритель сидит в темноте и восхищается идеальными телами и движениями исполнителей. В современном танце такое отношению к зрителю скорее критикуется — как манипулятивное.
Самим танцовщикам, похоже, удалось попасть в состояние транса — ближе к концу спектакля. После часа очень сложного технического танца исполнители заметно устали, и было видно, как они обретают «второе дыхание». Такое телесное преодоление себя и выход в новое состояние тела и сознания мне понятен — как танцору. К сожалению, произошло это в тот момент, когда контакт с аудиторией был уже утрачен: зрители устали и смотрели на часы.
Самим танцовщикам, похоже, удалось попасть в состояние транса — ближе к концу спектакля. После часа очень сложного технического танца исполнители заметно устали, и было видно, как они обретают «второе дыхание». Такое телесное преодоление себя и выход в новое состояние тела и сознания мне понятен — как танцору. К сожалению, произошло это в тот момент, когда контакт с аудиторией был уже утрачен: зрители устали и смотрели на часы.
В аннотации спектакль заявлен как «череда абстрактных образов», и по сути исчерпывается этой концепцией. Более того, аннотация дает даже больше информации, чем сама работа. Это буквальная иллюстрация афоризма Маклюэна «the medium is the message». Средство коммуникации, «техника современного танца», здесь само является сообщением, полностью вытесняя все остальные смыслы. Существует множество произведений искусства (не только танцевального), которые не рождают новое, а сводятся к воспроизведению старых форм. Этот спектакль, к сожалению, одно из них. Сознание художника здесь не создает живого взаимодействия между автором и зрителем. Вместо этого, оно обращается к известным формам культуры, возводя их на пьедестал, фетишизируя — и тем самым убивая их.
