— Нет, до сих пор не ощущаю важность этого события. Это круто, но я не понимаю, насколько. Когда меня номинировали, все начали писать в мне в инстаграме «поздравляю, поздравляю, поздравляю», — а я даже не знала, насколько важна «Золотая маска» в театральном мире.

— Мне очень ценно и приятно, что меня номинировали. Но когда я готовилась к премьере, я не думала ни о какой «Золотой маске». Я делала свою героиню такой, чтобы она понравилась зрителю. Вообще, если честно, я даже представить себе не могла, что буду когда-нибудь номинирована на эту премию.

— Драмбалет для меня — это балет для души. Мне очень нравятся спектакли, где я могу играть на сцене, а не просто чётко танцевать танец, как в классическом спектакле Петипа, где ты четыре раза делаешь комбинацию так, как она поставлена, и на лице у тебя должна быть приятная улыбка. В драмбалете главное — это передать зрителю переживания и эмоции. Здесь нет чётких рамок: ты можешь поднять ногу выше, чем на 90 градусов, и никто тебе ничего не скажет. Если у тебя не получились пируэты, ты можешь красиво обыграть их в другой позе и тем самым показать зрителю, какая у тебя эмоция. Драмбалет — это круто, я очень люблю и Анюту, и Джульетту, и Марию. Причем Мария стала для меня супернеожиданной любовью, суперпартией, которая на меня хорошо легла.

— Я просто наслаждаюсь, когда танцую эту партию. Я пытаюсь передать зрителю эмоции, настроение. Здесь это так же важно, как и точно передать хореографический текст. Наверное, от этого я и кайфую. Такие спектакли, как «Бахчисарайский фонтан», приятно танцевать, ты чувствуешь отдачу зрителя в зале. А есть такие спектакли, как «Лебединое озеро», где нельзя ошибиться нигде, нельзя спрятаться ни за одним движением, ни за одной эмоцией. Это чистая классика.

Любовь к партии Марии у меня появилась потому, что изначально я не верила в неё, не воспринимала эту партию всерьез. Вот она любит — страдает — умирает. Всё. Для меня почему-то главной героиней была Зарема. А Мария казалась более плоским персонажем. Но чем ближе была премьера, тем больше я проникалась музыкой и рассказами Дарьи Павленко про мою героиню. И я начала думать, что да, я могу показать свою Марию такой, какой я в итоге её танцую. Конечно, мне никогда не хотелось копировать ни одну из балерин, которых я видела, и уж тем более — копировать Уланову. Так нельзя, только хуже себе сделаешь.

— Когда я танцевала своей первый «Бахчисарайский фонтан», то в конце спектакля, где Мария и Зарема выходят в образе теней в видениях Гирея и звучит романс — этот романс пронзил меня до дрожи. Я оттанцевала, ушла за кулисы и там начала плакать оттого, что я вошла в образ и мне стало жалко Гирея. Ну зачем он все это сделал? А теперь остался жить и страдать.

И тогда я поняла, что Мария — это очень крутая партия.

— Кармен Альберто Алонсо. Эгину в «Спартаке» Григоровича. Китри мне очень нравится. «Ленинградскую симфонию» я станцевала только один раз, во вкус не вошла пока, но мне безумно понравилось. Мне не близка эта тема, у меня нет родственников, которые переживали все эти страшные муки. Есть только мой педагог — Ольга Израилевна Бараховская; она родом из Ленинграда и она мне рассказывала, что происходило во время войны. Когда шла подготовка к премьере, я попала на больничный, и у меня были сутки напролёт свободные, так что я смотрела передачи про годы войны в Ленинграде. Тоже прониклась, конечно. Тут такая драма. Нужно вывернуть душу наизнанку, чтобы показать зрителю, какие жертвы люди приносили ради своего отечества.

— Они тоже для души. Просто наше тело не готово к его спектаклям. Их танцевать очень сложно. Поэтому в них мы думаем не про душу.

— Это тоже сложно с точки зрения хореографии. Но и легкость, и сложность этого спектакля в том, что он бессюжетный. Это просто зарисовки на музыку. Просто танец. Но, чтобы этот «просто танец» стал интересным для зрителя, всё-таки нужно что-то делать. И не с лицом, как в драматическом балете: ты не кривляешься, не хмуришь брови, не улыбаешься, не показываешь никакую любовь. Тут нужно работать с телом, с пластикой, с красивыми позами, с лёгкими поддержками.

— Да. Мне нравится, когда хореограф приходит, видит твои лучшие качества и способности и воплощает их в танец. Мне очень понравилось, как Максим распознал мои плюсы в этой постановке. Это то, что может показать тебя саму, именно твоё тело, не принадлежащее ни Марии, ни Зареме, ни Джульетте.

Ты ничего тут не играешь. Никого не изображаешь. Ты показываешь саму себя и делаешь так, чтобы зрителю это было интересно.

—  С любым и со всеми. Это происходит в работе над каждым спектаклем. Ты и ломаешь себя, и одновременно получаешь кайф от того, что ты делаешь.

— Я получала кайф от партии Редиски. И вкладывала в нее много сил. Там сложная техника, и нужно играть так, чтобы убедить детей, которые приходят смотреть этот балет. Поверит или не поверит тебе маленький зритель? Увидит в тебе Редиску или просто девушку, которая изображает сумасшедшего овоща на сцене?

В работе над любым спектаклем ты и любишь его, и страдаешь из-за него. Страдаешь потому, что ты в любом случае выходишь за пределы своего комфорта, ты ломаешь себя под хореографию, под темп, под партнёров. Может быть, в жизни ты скромная, а в Back to Life ты должна выйти на сцену в одном купальнике танцевать при всех. Мне было очень сложно решиться на это. Даже если ты выходишь в пачке, ты не чувствуешь себя настолько голой, хотя по сути у тебя такие же белые ноги в белых колготках.

—  Потому что это произведение Пушкина. Пушкин — наш классик. А классика — она бессмертна. К ней всегда возвращаются.

— Она очень легкий, очень тактичный, очень приятный человек. Хотя я готовила одновременно две партии — и Зарему, и Марию, — и уставала жутко, но всё равно, приходя на репетиции, заряжалась от неё рассказом о той героине, которую она показывала в тот момент.

— Да, конечно! Всегда хочется поработать с как можно большим количеством педагогов и постановщиков. Это очень ценно.