Вокалист Иван Балашов пропевает буквы и слова сначала церковным напевом, затем военным походным маршем и, соответственно, коммунистической кричалкой. Художница Ксения Шачнева пишет литеры черной тушью на широких коричневых листах бумаги, которые спускаются со стены задника и покрывают сцену. Танцовщица Асель Багаутдинова исполняет пластические обозначения, которые присвоены каждой букве, по принципу аккумуляции.

В это повествовательное пространство букв вдруг врезается Актер (Искандер Нуризянов). Он надрывно пытается рассказать про эллинистические корни русского языка, то и дело оказываясь на пути у перформеров. Теперь уже они становятся фоном для Актёра. Появляется конфликтность сценического действия и, в то же время, становится видна конфликтная природа языка, обнажается его изменчивость. Мы видим, как исторические обстоятельства влияют на начертание букв и на тот словарь, который из этих букв составляется.

В целом словарь зрителей был более абстрактным, академичным, лишенным актуальной повестки, каким-то очень мило-хорошим («гармония», «дом», «жизнь», «любовь», «мама»).

Спектакль Давыдовой и сам тоже такой: как будто сделанный отличницей. С продуманной концепцией, с исследовательской подоплекой, которая пытается быть актуальной, с внушительной перформативной составляющей. Как будто вдохновленный спектаклями Питера Брука: где кинули ковер (в данном случае бумагу), там и играется спектакль. Подручные средства театрализуются актерами, а сами актеры — условная интернациональная труппа мира. Только здесь не интернациональная, а междисциплинарная. Всё по моде сегодняшнего театра.

С одной стороны, солярный миф, повествующий о ежевесеннем возвращении солнца, с другой — легенда о вечной непримиримой вражде двух братьев, как двух народов.

Конечно, буквального пересказа фабулы в перформансе Батуллы нет, есть только намеки. Пустое черное пространство, луч света в центре, как утерянное солнце. Первая мизансцена: один танцовщик лежит, второй стоит рядом. Первый начинает сначала подрагиваться, все сильнее и сильнее, его уже бьет конвульсия, отрывистые звуки фальцета вылетают из горла. Звеня колокольчиком (исцеляющий и навсегда потерянный голос матери?) брат понемногу успокаивает брата. Сразу начав с высокого накала, перфоманс почти не теряет напряжения в течение всего времени. Условно можно обозначить две части в спектакле — проклятие и освобождение. В первой перформеров раз за разом бьет конвульсия или дрожь. Тело то и дело сводит судорогой, крик то застревает вместе с дыханием где-то внутри, то прорывается леденящим душу орущим рыком. Во второй части персонажи, сняв одежду — превратившись в птиц, обретают не покой, но смирение.

С другой стороны, спектакль спорит с этим подчинением: именно перформерки творчески осмысляют слова-указания, насыщают их кислородом. Женщина здесь стоит во главе угла: в переводе с татарского Һаvа — «воздух», «Ева».

Поэтесса записывает слова зрителей в ноутбук и их выводят проекцией на черную стену задника сцены. Слова, которые говорят зрители, продолжаются текстовой ассоциативной импровизацией без знаком препинания и заглавных букв — это просто поток слов на русском и татарском языках, который рождается у поэтессы здесь и сейчас в ответ на заданное слово. Танцовщица же отыгрывает реакцию на слова зрителей пластически. Нельзя не отметить прекрасную танцевальную форму Айсылу, в которой на балетную базу (она, также как и Нурбек Батулла, закончила казанское хореографическое училище и несколько лет протанцевала в Татарском Академическом театре оперы и балета им. М.Джалиля) накладывается любовь танцовщицы к израильскому танцу. Соединение балет + gaga дает совершенно особую свободу телу. Это утонченный, нежный, и, в то же время, супервыносливый и изощренный, изобретательный организм. Танцовщица реагирует на слова нетривиально. К примеру, на слово «Смерть» откликом были легкие порхающие движения пальцев рук по полу и воздуху. Слова «Сладкий» и «Слишком сладкий» вызвали в теле яростную дрожь, как будто от впрыскивания глюкозы. В какой-то момент танцовщица подошла к стене со словами очень близко, проекция скрыла её полностью, так, что она — танцовщица — стала плоть от плоти текстом спектакля.