рецензия
Печаль танцует о словах
Летом 2020 года в Казани в здании Национальной библиотеки открылось новое перформативное пространство MOÑ, до которого наш автор — Анастасия Глухова — доехала на прошлой неделе. О пространстве и его спектаклях и пойдет речь.
Этот театр в формате black box (единственный в своем роде в Казани) родился из слиянии двух инициатив, двух молодых творческих энергий: театра Угол и творческого объединения Алиф. Оба коллектива являются резидентами MOÑ. Миссией и задачей театра создатели считают продвижение актуального современного театра европейского уровня, в то же время растущего из национальной казанской самобытности. Молодых авторов курируют театральный критик и арт-директор Центра им. Мейерхольда Елена Ковальская и режиссёр Туфан Имамутдинов. Репертуар театра состоит из сугубо перформативных форматов: спектакль-импровизация, спектакль-инсталляция, застолье, променад, сайт-специфик, док эко драма и т. д. Театр ориентирован на активных людей, горожан, интересующихся актуальным искусством. Есть в афише MOÑ и пластические постановки.
Одной из таких является перфоманс «Умаление мира». Эскиз, сделанный театральным критиком Мариной Давыдовой на лаборатории Свияжск-АРТель, перенесли в репертуар нового театрального пространства. Перфоманс исследует букву и слово, как свидетелей мира. Вся вселенная здесь, как видно из названия, уменьшается до одного или нескольких письменных символов, наделенных меняющимся смыслом.

На сцене три перформера, которые воплощают три первоосновы сценического текста: вокалист (звук/голос), художница (рисунок/сценография), танцовщица (тело/движение). В первой части спектакля исполнители изображают, каждый в своей ипостаси, разные азбуки — кириллическую, петровского времени и советского периода.

Фотография — Зоя Рутер
Вокалист Иван Балашов пропевает буквы и слова сначала церковным напевом, затем военным походным маршем и, соответственно, коммунистической кричалкой. Художница Ксения Шачнева пишет литеры черной тушью на широких коричневых листах бумаги, которые спускаются со стены задника и покрывают сцену. Танцовщица Асель Багаутдинова исполняет пластические обозначения, которые присвоены каждой букве, по принципу аккумуляции.

В это повествовательное пространство букв вдруг врезается Актер (Искандер Нуризянов). Он надрывно пытается рассказать про эллинистические корни русского языка, то и дело оказываясь на пути у перформеров. Теперь уже они становятся фоном для Актёра. Появляется конфликтность сценического действия и, в то же время, становится видна конфликтная природа языка, обнажается его изменчивость. Мы видим, как исторические обстоятельства влияют на начертание букв и на тот словарь, который из этих букв составляется.

Фотография — Зоя Рутер
Следующие части работы более интерактивны. Сначала зрителям предлагают составить свой словарь (каждый, кому достался при входе в зал листочек с буквой, должен написать слово на эту букву, важное для его картины мира; потом все эти слова в алфавитном порядке выводят на стену в виде проекции). Для примера и для сравнения авторы добавляют подобные словари сегодняшнего дня в мире и в России. В последней, третьей части работы круг создателей актуального словаря сужается еще больше. Из зала выбирают трех добровольцев, каждый из которых выбирает себе из всех представленных словарей один.

Слова заменяют, убирают те, которые им не нравятся, дальше оставляют семь слов в каждом словаре и последней итерацией выбирают по одному, самому важному, слову. Таким образом весь мир сужается до трех слов. Матрицей для зрителей нашего спектакля стали «Добро», «Товарищ», «Любовь».
В целом словарь зрителей был более абстрактным, академичным, лишенным актуальной повестки, каким-то очень мило-хорошим («гармония», «дом», «жизнь», «любовь», «мама»).

Спектакль Давыдовой и сам тоже такой: как будто сделанный отличницей. С продуманной концепцией, с исследовательской подоплекой, которая пытается быть актуальной, с внушительной перформативной составляющей. Как будто вдохновленный спектаклями Питера Брука: где кинули ковер (в данном случае бумагу), там и играется спектакль. Подручные средства театрализуются актерами, а сами актеры — условная интернациональная труппа мира. Только здесь не интернациональная, а междисциплинарная. Всё по моде сегодняшнего театра.
Другой пример репертуара MOÑ — перфоманс Нурбека Батуллы sak-sok. Авторы: танцовщики сам Батулла и Марат Казиханов, певицы Зарина Вильданова и Татьяна Ефремова, музыканты Ислам Валеев, Эрик Марковский, Йусуф Бикчентаев.

Sak-sok — древняя татарская легенда, так называемый баит, повествующий о трагической судьбе двух братьев. Солнце заслонила огромная стена и батыр, отец братьев Сак и Сок, отправил их к матери за стрелой, при помощи которой можно разбить стену. Получив стрелу, братья так сильно поссорились из-за того, кто будет нести её, что мать, не выдержав, прокляла их. С тех пор братья обратились в двух птиц, а батый от горя превратился в грача, каждый год прилетающего в родные края по весне.

Фотография — Рамис Назмиев
С одной стороны, солярный миф, повествующий о ежевесеннем возвращении солнца, с другой — легенда о вечной непримиримой вражде двух братьев, как двух народов.

Конечно, буквального пересказа фабулы в перформансе Батуллы нет, есть только намеки. Пустое черное пространство, луч света в центре, как утерянное солнце. Первая мизансцена: один танцовщик лежит, второй стоит рядом. Первый начинает сначала подрагиваться, все сильнее и сильнее, его уже бьет конвульсия, отрывистые звуки фальцета вылетают из горла. Звеня колокольчиком (исцеляющий и навсегда потерянный голос матери?) брат понемногу успокаивает брата. Сразу начав с высокого накала, перфоманс почти не теряет напряжения в течение всего времени. Условно можно обозначить две части в спектакле — проклятие и освобождение. В первой перформеров раз за разом бьет конвульсия или дрожь. Тело то и дело сводит судорогой, крик то застревает вместе с дыханием где-то внутри, то прорывается леденящим душу орущим рыком. Во второй части персонажи, сняв одежду — превратившись в птиц, обретают не покой, но смирение.
Два исполнителя родом из разных танцевальных жанров: Нурбек — выпускник Казанского хореографического училища, Марат — уличный танцовщик брейкданса. В танцевальных эпизодах видна эта разнонаправленность. Вместе с тем оба они существуют абсолютно в едином регистре, как чисто внешне — оба поджарые, невысокие, со скульптурной лепки лицами, идеально владеющие телом и энергией, так и сценически. В этом есть очень много от буто, от экспрессионизма. Это даже неправильно назвать перформансом — перфоманс, как правило, работает «от головы». Здесь же работа с устрашающим потоком, с нитями судьбы, с эмоцией — чистый экспрессионизм.

Спектакль, созданный Батуллой для конкурса хореографов на фестивале Context. Diana Vishneva, здесь расширился, получил более мощное и цельное воплощение.


Фотография — Рамис Назмиев
Третий пластический перфоманс в репертуаре MOÑ — Һаvа. Экспериментальная работа режиссера Туфана Имамутдинова и хореографа Марселя Нуриева на стыке поэзии и танца. Здесь зрители снова задействованы в процессе создания спектакля: в микрофоны, которые выдают каждому в зале, можно говорить любые слова. Эти слова слышат в свои наушники участницы перфоманса: поэтесса Йолдыз Миннулина и танцовщица Айсылу Мирхафизхан.


По замыслу создателей, спектакль обращает внимание на вечный повелительно-наклонительный характер обращения к женщине в быту (дай, помой, принеси, убери). Структура спектакля как бы вторит этому подчиненному положению женщины в патриархально устроенном мире: зрители задают тему исполнительницам.

Фотография — Рамис Назмиев
С другой стороны, спектакль спорит с этим подчинением: именно перформерки творчески осмысляют слова-указания, насыщают их кислородом. Женщина здесь стоит во главе угла: в переводе с татарского Һаvа — «воздух», «Ева».

Поэтесса записывает слова зрителей в ноутбук и их выводят проекцией на черную стену задника сцены. Слова, которые говорят зрители, продолжаются текстовой ассоциативной импровизацией без знаком препинания и заглавных букв — это просто поток слов на русском и татарском языках, который рождается у поэтессы здесь и сейчас в ответ на заданное слово. Танцовщица же отыгрывает реакцию на слова зрителей пластически. Нельзя не отметить прекрасную танцевальную форму Айсылу, в которой на балетную базу (она, также как и Нурбек Батулла, закончила казанское хореографическое училище и несколько лет протанцевала в Татарском Академическом театре оперы и балета им. М.Джалиля) накладывается любовь танцовщицы к израильскому танцу. Соединение балет + gaga дает совершенно особую свободу телу. Это утонченный, нежный, и, в то же время, супервыносливый и изощренный, изобретательный организм. Танцовщица реагирует на слова нетривиально. К примеру, на слово «Смерть» откликом были легкие порхающие движения пальцев рук по полу и воздуху. Слова «Сладкий» и «Слишком сладкий» вызвали в теле яростную дрожь, как будто от впрыскивания глюкозы. В какой-то момент танцовщица подошла к стене со словами очень близко, проекция скрыла её полностью, так, что она — танцовщица — стала плоть от плоти текстом спектакля.
Интересно, что пытаясь уйти в актуальный перформативный и постдраматический театр, в телесность и в физический театр, репертуар MOÑ все равно очень литературоцентричен. Конечно, это связано в тем, что сама площадка находится внутри здания библиотеки и литературная повестка здесь очень сильна. Но всё же эта литературоцентричность особая, мощно отражающая двойственную, как sak-sok, национальную идентичность культуры Татарстана, в которой русское и татарское сталкивается практически в равных долях.

MOÑ - в переводе «щемящее чувство грусти и утраты» — существует на энергии молодых, неравнодушных людей, которые пытаются заново осознать самих себя как народ, как единое целое, и делают это через честное театральное исследование своего тела и общества, своей литературы и музыки, своего прошлого и настоящего.

Дата публикации: 20 февраля 2021