На Новой сцене Александринского театра в рамках международного фестиваля «Open Look» был представлен спектакль финской танцевальной компании Теро Сааринена — «Повзрослевшие».

Компания была основана Саариненом в 1996 году, уже после того, как он покинул труппу финского национального балета, освоил традиционный непальский и японский танцы, направления Буто и Кабуки и получил широкое международное признание в настоящее время.

«Повзрослевшие» — это спектакль, построенный на основе синтеза трех танцевальных стилей: балетной классики, Буто и contemporary dance, рассуждающий о переменах и их последствиях. Исполняют работу семь очень похожих визуально, но различающихся возрастом и жизненным опытом мужчин.

Вся постановка построена на игре контрастов: чёрно-белые костюмы; смена тревожных и умиротворяющих мотивов музыкальных композиций Еса-Пекка Саланен (Esa-Pekka Salonen); чередование экспрессивных и плавных движений; перетекание вспышек яркого белого света в полумрак; изображение черного и белого квадрата на полу сцены. Все эти приёмы, созданные благодаря взаимодействию танца, медиа искусства и музыки, позволяют зрителям и танцорам ощутить огромный спектр человеческих чувств и эмоций.

Особую роль в восприятии спектакля играет пространство классического чёрного куба, в котором разворачивается действие. Оно декорировано по всему периметру, за исключением «четвёртой стены», спускающимися с потолка рядами тяжелых канатов, которые могут являться символами опыта, испытаний и метаморфоз.

Так же индивидуально, как каждый человек реагирует на перемены, танцовщики взаимодействуют с канатами, как с аллегориями трансформаций: одни падают под весом их тяжести, другие пытаются сопротивляться им, а третьи, окутывавшись канатами, ощущают себя защищёнными и наслаждаются их присутствием.

Интенсивно раскаченные артистами компании канаты создают ощущение динамики. Возникает эффект, что сцена и потолок подвижны. Голова начинает кружиться и дарит зрителю впечатление, будто он пребывает во сне, точно так же, как в состоянии ирреальности и мире иллюзий пребывают люди, которые не успели принять внезапно свалившиеся на них перемены.

Исполнители спектакля используют все пространство сцены. Несмотря на то, что каждый танцовщик является своим собственным центром, а зрителю предоставляется право самому выбирать, куда смотреть, периодически артисты объединяются в коллективное тело. Общее тело образует диагональ. Она движется по часовой стрелке в пространстве белого круга, изображённого на полу с помощью света прожекторов и напоминает публике о часах, времени, трансформациях и развитии. Работая в парах и перемещаясь вокруг друг друга представители танцевальной компании Сааринена, призывают задуматься о цикличности и смене событий. Тема бесконечного движения, развития и перемен подчеркивается даже выбранным хореографом числом танцовщиков — числом семь, совпадающим с количеством планет, дней в неделе, нот и цветов в радуге.

Отсылка к контрастам прослеживалась даже после завершения спектакля: танцоры вышли на поклон, продемонстрировав свои сильные, подготовленные для высоких прыжков и сложных поддержек, но уставшие после изнурительного выступления тела. А реакция зрителей на постановку, выраженная в овациях, доказала, что танец является универсальным инструментом для нахождения взаимопонимания людей из разных стран и культур.

История танца, упакованная в один чемодан

В начале спектакля «ХореоХроники» мы видим повседневно одетого человека, бродящего по сцене с чемоданом. Он открывает его, достает вещи, рассматривает и выкидывает их на сцену. Удалось ли ему вместить в этот чемодан всю историю танца? Фуфуа д’Имобилите (Foofwa d’Imobilité) удалось гораздо больше! За два с половиной часа перед зрителем проносится калейдоскоп образов. Здесь все возможные жанры танца: от классики до пост-модерна, великие имена XX века: от Айседоры Дункан, Михаила Фокина до Марты Грэм и Пины Бауш. Меняется география: Африка, Индия, Америка, Россия, Германия. Но главное, перед нами личная история человека, который прикоснулся к танцу всей своей жизнью («Первый свой балет, это был „Дон Кихот“, я сыграл в возрасте минус 6 месяцев», — доносится со сцены). Фуфуа родился в балетной семье, его мать была партнершей Рудольфа Нуреева. Протанцевав классический балет в Штутгарте, оттанцевав больше семи лет в труппе Мерса Каннингема, теперь он, уже в качестве хореографа, заставляет танцевать всех окружающих себя людей (в буквальном смысле) как автор серии перформансов «DanceRun» и «DanceWalk».

Во время спектакля, показанном на Новой сцене Александринского театра в рамках фестиваля «Open Look», Фуфуа танцевать никого не призывает, но его энергия и выбранный им жанр рассказа, танцевальный стендап, настолько оживляют пространство, что в него вовлекаются все. Да, казалось, в начале у него был небольшой арсенал средств. Но теперь ему подыгрывают осветители, которые активно и с охотой включаются в процесс создания атмосферы. Игривой и расслабленной атмосферы: на экскурсе о танце пост-модерн, они покидают свои места и откупоривают пару бутылок пива. В середине спектакля зрители с радостью узнают, что и им досталась небольшая роль — воспроизвести реакцию публики на балет «Весна Священная» парижской весны 1913 года. Возможность участия есть даже у тех, кто не присутствует в зале. Фуфуа просит не выключать звуки мобильных телефонов, поэтому друг, отправивший смс, добавляет этим новые ноты, а, если повезет, то и вызывает забавную реплику артиста.

Преподносить материал легко, наглядно, визуально, так, чтобы он легко запоминался — это навык, доступный не многим учителям. Удивительно, сколько фактов и знаний о танце ему удается передать нам. Здесь следует сделать акцент на языке, причем не на языке тела. В этом спектакле, автора делает невероятным рассказчиком именно язык вербальный. Говорят, жанр разговорного стендапа особенно удается франкоговорящим артистам, это их конек. «ХореоХроники» был впервые поставлен на французском, позже переведен на английский. Перед нами он предстает в своей английской версии, которую легко можно назвать англо-русской, настолько умело Фуфуа вставляет русские слова и вполне по-русски рычащую «РРР» в свое повествование. Игра слов и интонаций обогащают спектакль, наполняют его тонким юмором, иронией. И вот уже история танца не воспринимается как урок или лекция. Это острые и точные байки из танцевального мира, расказанные твоим другом, который воплощает этот мир собой, но при этом щедро делится им с тобой.

В финале спектакля Фуфуа бережно собирает свой чемоданчик. Он понесет эти сокровища на другую сцену, покажет и расскажет о них другому зрителю. Мир танца вновь схлопнулся до одного предмета, но Фуфуа не закрывает его на ключ. И это очень символично. Потому что теперь мир танца и наш мир тоже.

Обширную программу XIX фестиваля современного танца Open Look очень украсил тонкий и трогательный спектакль танцовщицы и хореографа японского происхождения Каори Ито, созданный в коллаборация со своим отцом, скульптором Хироси Ито.
Каори — удивительная танцовщица с роскошными стопами — имеет богатую танцевальную биографию. Девушка работала со многими известнейшими хореографами мировой величины.
Правда, преимущественно европейскими.

Тем не менее, спектакль «Я танцую, потому что не верю словам», представленный на фестивале, оказался по-восточному очень изящным и чутким. Его можно сравнить с японскими лирическими пятистишиями танка или утонченными заметками Сэй Сенагон в духе жанра дзуйхицу (буквально «вслед за кистью»): несколько простых взмахов кисточкой для каллиграфии и перед нами возникает законченный образ. В них сила слова не играет роли, а ритмический рисунок не имеет значения. Все предельно просто. Но за этой простотой скрывается целый мир.

Как и в спектакле у Каори. Это выражается и в пластике танцовщицы. В движениях девушки порой чувствуется внутренняя мелодичность, создающая предельную, но утонченную простоту танцевального языка, которым она рассказывает зрителям сложную историю взаимоотношений со своим отцом, Хироси, который вместе с ней вышел в этот вечер на сцену. Она танцует то, что сложно выразить словами и посредством танца пытается установить эмоциональную связь с отцом. Она приглашает его потанцевать вместе с ней. С уст Каори мягко срывается призыв к действию: «одоримасё» — «давай потанцуем». Она отсчитывает для него ритм на японском: «ити, ни, сан» — «один, два, три» и в эти минуты на её лице застывает нежная улыбка. Эта идиллия диссонирует с несколько агрессивными вопросами, задаваемыми девушкой отцу на протяжении спектакля и их диалогом, благодаря которому им так и не удаётся достичь взаимопонимания. Поэтому кажется, что гармония и духовное единство приходят к ним именно в танце. И они танцуют. В этом спектакле вы не увидите технических танцевальных изысков вроде идеально исполненных пируэтов и высоких батманов. Не увидите и гениальных танцевальных находок. Хореография проста и незамысловата. Но она очень гармонична. Танец Каори и Хироси невероятно искренний и трогательный.
Простота выражается и в сценических решениях, в которых чувствуется японский минимализм.

Артисты двигают по сцене одну из немногочисленных декораций — огромный с трудом опознаваемый объект, сконструированный из натянутой на гору хаотично сложённых друг на друга стульев чёрной ткани. Словно грозная скала недопонимания, сложённая из множества слов. В финале Каори «обнажает» эту гору и перед зрителем будто предстаёт хитросплетение элементов нескольких иероглифов. «Тайнопись» — намёков, посылов, когда многое не договаривается и не высказывается.

Этот спектакль — история вне слов. Оттого кажется, что японские корни девушки здесь дали о себе знать. Японцы довели свой язык до уровня абстрактного искусства. Японец считает, что не беда, если слова не переведены, а мысли не досказаны. Слова могут быть помехой во взаимодействии. Танец — высшее средство общения, благодаря которому можно выразить невыразимые вещи даже одним простым движением. Каори с ювелирной тонкостью и изяществом будто рассказывает зрителю о том, что в предельно малом и едва-едва обозначенном можно ощутить многое, ощутить глубоко и свежо. И выразить многое может отнюдь не только поток слов.

Фуфу обо всех

На фестивале современного танца и театра OPEN LOOK — второе выступление танцовщика и хореографа Фуфуа Д’Имобилите (Foofwa d’Imobilité). Бывший солист Штутгартского балета и труппы Мёрса Каннингема стал ненадолго преподавателем истории балета. Как одному человеку рассказать о важнейших персоналиях танца и показать их, наблюдала Тата Боева.

Когда-то имя этого человека было Фредерик Гафнер. И появлялось оно сначала на афишах Штутгардского балета — рядом с именами персонажей классических балетов, а потом в составе труппы Мерса Каннингема. Где с классикой в ногах ещё якшались, а вот руки уже нужно посвободней. Сейчас же Фредерик превратился в Фуфуа-Фуфу, завёл собственную танцевальную компанию (давно) и выходит к зрителям в немного ином качестве. Он продолжает использовать классическую лексику и навыки танцовщика, но уже в качестве обрамления. Не первый план в его проектах выходят идеи, движение же им помогает и сопровождает.

Название представления, вошедшего в петербургскую и московскую программы Open Look, Histoires Condansées, можно перевести как станцованные или протанцованные истории. Афишное «ХореоХроники» слишком сухо и не отражает главной особенности. Перед нами действительно двухчасовой монолог, на протяжении которого Д’Имобилите очень интенсивно пересказывает историю современного танца и немного помогает себе в этом классическим балетом. Он, выросший в семье классических танцовщиков, испытавших влияние немецкого экспрессивного танца, имеющий собственный опыт и классика, и исполнителя современной хореографии, выступает как точка пересечения почти всех основных линий и судеб танца в ХХ веке. И потому это не монолитная история, а миниатюрные истории — вынутые из памяти или из сундука, близкие, привычные, домашние.

Этим определяется и интонация. Фуфуа выходит на сцену один, вооружённый разве что своим телом. Ни текстов, ни фотографий, ни видео. Впрочем, опыт и умения Д’Имобилите стоят их всех. Сорокавосьмилетний перформер скромничает, демонстрируя зрителям, что уже далеко не совершенен. И тут вот жирок — видите, над тесными лосинами целых пять миллиметров складка. И прыжок не очень. И палец на ноге когда-то сломал, танцуя у Каннингема, видите, не гнётся совсем, а было это так… Однако кокетство и самокритика в одну сторону, оставим их на совести хозяина. Тело Д’Имобилите способно одинаково достоверно и качественно показать и соло из балета XIX века, и баланчинского Аполлона, и опыты «Русских сезонов» в составе Фокина и Нижинского, и модерновых Грэм и Сен-Дени. Мастерство и школу, как говорится, не профуфукаешь.

Владение темой и приёмами даёт Фуфуа важное преимущество. Танец как родная среда позволяет ему быть свободным, незакрепощённым и никому не обязанным. Так в Histoires Condansées проявляется юмор и небольшая доля фамильярности. Все персонажи, хотя бы мельком появляющиеся в историях, спускаются с пьедесталов — великая Марта, царственный Рудольф — и становятся если не обычными людьми, то хотя бы смешными персонажами. Кажется, нет ни одного сюжета, который не мог бы высмеять исполнитель. История — это весело! А ещё это игра. Поэтому можно перетанцевать Аполлона, заставив его рыгать, падать замертво в tombé-pas de bourrée и устраивать собственную премьеру «Весны священной», заставив половину зала восхищаться, а половину негодовать.

Конечно, сделать всё это одними движениями невозможно. Д’Имобилите сделал то, что можно назвать пластическим стендапом. От комиков-одиночек здесь нахрапистость и ставка на личное обаяние и желание услышать что-либо именно от этого человека. Манера речи и расположение себя в рассказе, харизма выходят на первый план. На них держатся едва ли не 80 процентов обаяния и радости Histories.

Можно сколько угодно пересказывать номера (гэги?), но сложно объяснить невидевшему, почему произнесённое десяток раз кряду «Me, Fokin» вызывает в зале почти истерические приступы смеха. Конечно, в какой-то мере это можно отнести к радости узнавания (соседи сзади, танцовщики, азартно и в голос угадывали трёх великих реформаторок танца). Однако происходящее на спектакле настолько настолько же просто и очаровательно, насколько нефиксируемо. Нужно видеть Фуфуа Д’Имобилите, его седоватые кудри и лукавые тёмные глаза, слышать интонацию и бесконечные импровизации.

В отличие, например, от близкого театрального соседа по жанру Пиппо Дельбоно, хореограф не давит на эмоции, не педалирует трогательные моменты. Конечно, станцевать соло в честь мамы и папы мило и это может быть зачтено как заявка на выживание реакции. Но у хореографа достаёт иронии, чтобы сглаживать такие моменты. Здесь он играет в такого же человека, как любой зале. Просто ещё умеющего танцевать. И немного задорно разговаривать.

Как любая история (=сказание), Histoires Condansées относится к устному жанру и существует только в момент исполнения. На следующем спектакле останется исполнитель и его простенький скарб, но не зазвонит телефон. Или, когда речь зайдёт об освистании Кейджа в Опера Гарнье, никто не решится крикнуть «Vive Mozart!». Придёт ли к публике в следующий раз сексуальный Нуну — Рудольф Нуреев, первой партнёршей которого на западе была как раз мать Гафнера-Д'Имобилите? Only Foofwa knows.

Кстати, а вы знали, что Нуну мог бы быть няней Фуфу?