Сюита «Польский бал», дивертисмент характерных номеров, по сути — антре балетной труппы, где кордебалет и солисты осанисто дефилируют в белом полонезе, показывают чувство выдержанной страсти в красно-розовом краковяке, демонстрируют апломб и балеринскую выучку в сиреневом вальсе и скромную молодецкую удаль в золотой мазурке, позвякивающей настоящими шпорами. Цвет танца — это цвет костюмов, которыми для пермского возобновления занималась Татьяна Ногинова, в апреле получившая свою вторую «Золотую маску» за работу художника по костюмам в музыкальном театре. Артисты кайфуют в ярких обновках — экстравагантных платьях с летящими многослойными юбками в горох и открытой спиной, украшенной бархатными бантами, рубашках и брюках в обтяжечку, лакированных сапожках, но им явно не хватает места на сцене, чтобы развернуться в полную силу.

Следующей работой торжественность приглушается и переходит в настроение легкой щемящей грусти. «Когда падал снег» — флегматичная и ностальгирующая череда дуэтов, синхронов и соло в темно-серых тонах: черный кабинет и темные облегающие костюмы танцовщиков подсвечиваются полукругом софитов. Вторая пермская работа Дагласа Ли, которого называют одним из самых самобытных хореографов современности, проходит по рангу крепко сшитого ремесла, а не эксклюзива. В стандартном наборе современного танца — падения «через подъем», партерные перекаты, работа с весом и контрфорсом, изоляции, координация разноименных и одноименных рук-ног. Все эти хитрости артисты исполняют мягко, втанцованно, не гремя костями (за исключением поддержек), как это часто бывает у балетных в современной хореографии. Такой тип танца пластически раскрепощает балетных артистов, расширяет диапазон владения телом, что и было продемонстрировано во втором отделении вечера.

Стать характерного танца и liquid contemporary в наличии, дело осталось за классикой.
Прокофьевский Концерт № 5 для фортепиано с оркестром, который Антону Пимонову подсказал Артем Абашев, музыкальный руководитель постановки и главный дирижер театра, находится словно на перекрестке нескольких линий в творчестве композитора. В 1932 году у Прокофьева уже наработана рука в форме концертов с сольными инструментами, поэтому можно было отойти от канона и вместо трех традиционных частей дать пять, что напоминает форму рондо: первая, третья и пятая части — беговые и бравурные — рифмуются между собой и контрастны гротескной второй и пафосно-лирической четвертой.

К моменту написания композитором уже созданы «Стальной скок» и «Блудный сын», но еще нет монументальных и самодовлеющих «Ромео и Джульетты», «Золушки» и «Сказа о каменном цветке». То есть дансантность Прокофьевым уже опробована, но еще не погребена им под нарративностью. В концерте № 5 есть и удобная для танца форма и сама танцевальность. Пимонов не сопротивляется материалу и идет вслед за композитором.

Здесь, отличие от робких «Озорных песен», Пимонов не стал кокетничать с камерностью и малыми составами, по-хозяйски взял всю труппу и уверенно развел её по сценическому и музыкальному пространству. Вот этой уверенности и свободы в обращении с материалом хореографу обычно не хватает.

Вторая часть — скерцо — решена Пимоновым в формате pas de six: танцуют три пары. Начинают мужчины с вычурных, барочно-гротескных, почти шутовских прыжков и поз, затем к ним присоединяются девушки, и пары исполняют подобие танго, которое транспонированно на пальцы, но, к сожалению, не очень втанцовано.

Если решение второй и третьей частей концерта относительно канонов структуры Grand Pas, с которой хореограф, конечно, соотносится, спорно — на месте pas de six вполне могли бы быть вариации, то четвертая часть концерта — largetto — ожидаемо и безальтернативно решена в форме адажио. Традиционный неоклассический дуэт (поддержки, арабески, пируэты) в кульминационном моменте музыки превращается в самый удачный эпизод балета: весь пафос драматической церемониальности разрешается в статические малые балетные позы croise и en face, а также в большой первый арабеск, словно бы точно по заветам Вагановой устремленный вперед. Упругая, напряженная статика поз работает в контрапункте с музыкальной динамикой и подсвечивает её лишь аритмическими взмахами-возвращениями рук из третьей позиции в третью же, и острыми пике вытянутой в арабеск ноги. Ко всему этому добавьте исполнение кульминации сначала одной парой, в которой партнер стоит за партнершей на полкорпуса сдвинувшись в сторону, а затем к ним присоединяются еще двенадцать таких же пар и все работают в синхроне, словно голографические копии. Здесь важна не только неоклассика и статика, но и эффект стробоскопа, визуальное раздвоение, 3D-балет на сцене, и здесь хореограф действительно шагнул вперед.
Композиционные открытия продолжаются и в финальной коде, когда шестерка солистов вдруг сжимается мелкими шажками в плотный кружок. Их начинает огибать цепь танцовщиков: идут сначала по периметру сцены, затем срезают в диагонали, потом в круг, а руки механически сменяют положения — классические позы и бытовые; этакая балетная Nelken line.

Во всем чувствуется механистичность, вспоминаются и танцы машин, и эстрадная хореография, и композиционные приемы академического народного танца, и всё это вместе, хоть и стремится вперед, но неуловимо напоминает авангардные поиски 20-х годов XX века, конечно, технически усложненные и с тонким вкусом стилизованные. Девиз тройчатки — «Прошлое, настоящее, будущее», где «Польский бал» — сохранение традиций и основ, «Падал прошлогодний снег» — актуальные хореографические тенденции,"Концерт № 5″ - танец будущего — светлый, умный и прекрасный. Но вот это ощущение серьезного, без иронии, устремления в светлое будущее — настолько непривычно и в то же время до боли знакомо, что поверить в него сложно. Хотя объективно никаких препятствий для светлого будущего, например, конкретного пермского балета нет: молодая талантливая команда творцов, окруженная мощной интеллектуальной поддержкой коллег-теоретиков, кураторов и самой институции совершенно точно сможет снабдить русское балетное искусство заново прокачанными, прекрасно оснащенными танцовщиками и стильным, по-настоящему современным, умным репертуаром. Вот бы только научиться снова верить в хорошее.