«Посвящение Нижинскому» — четыре одноактовки, которые привез Балет Монте-Карло. 110-летие первых «Русских сезонов» прошло так же, как и существовала сама компания. Логично и широко отмечали в Европе, там, где Дягилев создал свое «балетное чудо», где из него выросли едва ли не все значимые явления в танце XX века, и обидно спустили на тормозах в России. В первую очередь «Посвящение», совершенно не похожее на «датную» обязаловку, (что там известного танцевал Нижинский? отлично, берем) смотрелся на контрасте с местными премьерами по мотивам «Русского балета». И дело не в том, хорошие ли хореографы отметились (спойлер — хорошие), интересные ли версии. «Дягилев P. S.» даже с гастрольным вечером оказался единственной институцией, которая показала по-настоящему современное видение канонических названий. И с маленькой исторической открыткой: выбранные партии, юношу-розу, Петрушку, Фавна, Дафниса, Вацлав Нижинский создал почти подряд, за год.

Сами же постановки будто специально сделаны для тех, кто на балет ходит, чтобы сопереживать персонажам, узнавать (снова и снова) детали истории. «Дафнис и Хлоя», возрожденный Жаном-Кристофом Майо с новым составом исполнителей (в 2010 году вышла первая версия, в которой танцевала Бернис Копьетерс) — буквально «рассказ движениями». Майо сочинил собственную историю, придумал ее персонажей, юную и зрелую пары. Говорят, до обновления первой скрипкой были старшие любовники в исполнении Копьетерс и Гаэтана Морлотти. В приехавшем спектакле главными были юные влюбленные. Они и «проговаривали» свои признания и чаяния. «Дафнис» добрую половину времени смотрится как советский драмбалет, где не танцуют, но действуют, пританцовывая. «Говорливость» не делает «Дафниса» хуже — особенно в нем очаровательна хрупкая, с копной темных завитков, подвижная Хлоя Анхары Баллестерос, напоминающая славненького бесенка. Но кажется, что, придумав отличный сюжетный поворот, возникновение рядом с невинными, пробуждающимися полудетьми Дафнисом и Хлоей зрелой, опытной пары, наблюдающей и играющей с «малышами», Майо недосыпает, собственно, хореографию

«Петрушка» Ингера выводит привычный сюжет в новой «обработке» — и это едва ли не лучшее впечатление за весь фестиваль. Ингер делает вроде простую, избитую вещь: меняет яркую масленичную ярмарку на современный подиум. Петрушка, Балерина и Арап — манекены, Фокусник — месье кутюрье, ярмарочная толпа — ассистенты за кулисами и гости на показе.

Перемещение работает идеально. В новой обстановке «Петрушка» из давно знакомого балета превращается в историю, которая творится на твоих глазах. Вот Кутюрье приходит взглянуть на уже разобранные манекены (настоящие), среди них оказывается Петрушка (артист, играющий ожившую фигуру) — и от близости живого и неживого, от того, как ловко меняются пластиковые тела на артистов, захватывает дух. Вместо того, чтобы следить за тем, как решен каждый сегмент партитуры, ты будто просыпаешься и начинаешь смотреть «Петрушку» как почти хоррор, переживать за персонажей. Наверно, это и есть актуализация классики — когда кажется, что ты на премьере, смотришь неизвестную вещь и гадаешь, чем закончится столкновение этих страшноватых, но человечных белых фигур.

В «The Leaves are Fading» Осипова легкая, беззаботная резвушка — в противоположность своему партнеру Дэвиду Холбергу, чей образ близок к загадочным усталым красавцам. Примечательно, что в «Чистом танце» Осипова (видимо, привычка балерины русской школы) старательно ищет психологию в каждом номере, создает маленьких, безымянных героинь, а не демонстрирует технику.

Самое важное здесь — в пяти «современных» номерах. Не хореографически — выбранные вещи настолько же симпатичны, насколько вторичны, идут по проторенным дорогам (так, Джейсон Киттельбергер и Ким Брендстрап, автор соло для Дэвида Холберга, откровенно вдохновляются «Квартирой» Матса Эка). А тем, что молодой, в разгаре карьеры Осиповой интересно «валяться на полу», быть неидеальной, играть в страстные, немного сериальные отношения. Выбор в пользу современного танца от балерины здесь не выглядит компромиссом — Наталья одинаково тщательно прорабатывает и неоклассических, и контемпорари-героинь. Это почти манифест: в танце любого стиля и вида артистка ищет интересные моменты, разница эстетик внутри программы не мешает, а работает на возможность создать еще более многогранные, более сложные образы.

Закрыл фестиваль прощальный вечер Матса Эка и Аны Лагуны «Memory» — тот случай, когда все впечатление создает в первую очередь харизма артистов. Короткие «Память» и «Топор» не открывают новую страницу в хореографии Эка, не преподносят сюрпризов. Знакомые по записям па, их комбинации, эффектные широкие движения, в исполнении давно немолодых людей выглядящие немного усеченными, «амортизированными» — если надо познакомиться с Эком-хореографом, удобнее (и многим наверняка красивее) посмотреть его балеты на YouTube. «Memory» же — про возможность соприсутствовать, видеть, как именно сегодня работают артисты, замечать нюансы. Можно наблюдать, как Лагуна в «Топоре», трогательно покачиваясь, как утка, прыгает вдоль рампы на широко расставленных ногах — снова и снова как заведенный ритуал. Слушать, как она, собираясь выполнить что-то особенно энергозатратное, легонько ахает в начале движения. Умиляться, как постарел Эк, как он непохож внешне на свое реноме хореографа-революционера — и удивляться, как ладно, легко его тело на восьмом десятке лет.

«Топор»: соло одинокой, пытающейся хоть как-то привлечь внимание мужа женщины, расцветающее в дуэт, где ключевой жест, момент перелома — подложенная под лезвие кисть руки (да отруби ты ее, черт возьми, и обрати на меня внимание).

Больше всего в «Memory» обжигают даже не движения, а микродетали между ними. Перетоптывания, подергивания, качания. Их можно видеть как нарушения, порчу, а можно — как принципиальную неидеальность, размышление и о том, каким может быть тело в разном состоянии и возрасте, и о том, что в жизни мы такие. Часто немного мимо цели, но стараемся.