Поиск идентичности
за счет зрителя
за счет зрителя
Фестиваль NET в этом году представил еще одну работу в жанре современного танца: «Climax» Ясмин Годдер.
Надежда Лебедева хоть и не попала на мастер-класс, чтобы понять принцип работы хореографа, но зато в течение трех часов разбиралась с этими самыми принципами на просмотре спектакля «Climax».
Фотографии — Gadi Dagon
Надежда Лебедева хоть и не попала на мастер-класс, чтобы понять принцип работы хореографа, но зато в течение трех часов разбиралась с этими самыми принципами на просмотре спектакля «Climax».
Фотографии — Gadi Dagon
Современный танец часто критикуют за использование одних и тех же приемов: тяжелая музыка, непонятный сюжет, трагически-эмоциональная пластика и обязательное обнажение тела. Всё это присутствовало в работе Climax Ясмин Годдер.
Изначально перформанс Climax («кульминация») создавался для израильского музея Петах-Тиква. Позже постановка была адаптирована практически для любого зала. Главное, что в Climax исполнители и зрители находятся в общем пространстве и не отделены друг от друга сценой.
В основе техники Ясмин Годдер лежит работа с эмоциями, которые воспринимаются как часть телесности. Ее танцовщики много импровизируют с движением и возникающим эмоциональным откликом. Они очень искренне воплощают предлагаемые хореографом инструменты. Только инструменты, видимо, не срабатывают: на перформансе у меня возникло ощущение, что танцором в нем быть интереснее, чем зрителем.
В основе техники Ясмин Годдер лежит работа с эмоциями, которые воспринимаются как часть телесности. Ее танцовщики много импровизируют с движением и возникающим эмоциональным откликом. Они очень искренне воплощают предлагаемые хореографом инструменты. Только инструменты, видимо, не срабатывают: на перформансе у меня возникло ощущение, что танцором в нем быть интереснее, чем зрителем.
Скорее всего, в Израиле – где совсем другая аудитория – эта работа и живет совсем иначе. На показе 6 декабря в Москве абсолютное большинство людей пришло по приглашениям. В основном зрители смотрели на работу с профессиональной точки зрения и не очень-то вовлекались в происходящее.
Впрочем, возникло ощущение, что у танцоров и не было желания задействовать аудиторию. Хотя зрители и перформеры находились в одном пространстве, зритель оставался скорее «хореографируемым» объектом. Нас ставили в круг – или просили подвинуться, если мы оказывались на пути у перформеров. Полноценного импровизационного диалога со зрителем не возникало.
Впрочем, возникло ощущение, что у танцоров и не было желания задействовать аудиторию. Хотя зрители и перформеры находились в одном пространстве, зритель оставался скорее «хореографируемым» объектом. Нас ставили в круг – или просили подвинуться, если мы оказывались на пути у перформеров. Полноценного импровизационного диалога со зрителем не возникало.
Фото — Gadi Dagon
Кого-то это внутреннее исследование танцовщиков увлекло: как сказала одна моя знакомая, «для меня это был трехчасовой трип». Но по большей части взаимодействия не случилось: больше половины зрителей ушли к началу второй части.
Отчасти это произошло из-за того, что в работе не было внутреннего развития. Она бы органично смотрелась в галерейном пространстве, для которого создавалась изначально — где люди приходят и уходят. Перфоманс как будто создан для того, в любой момент быть понятным для вновь пришедших. Длительность всей работы — три часа — выбрана скорее из существующего социального договора со зрителем (более долгий перформанс вряд ли придут смотреть от начала до конца). Внутренним развитием действия это никак не обосновано.
Отчасти это произошло из-за того, что в работе не было внутреннего развития. Она бы органично смотрелась в галерейном пространстве, для которого создавалась изначально — где люди приходят и уходят. Перфоманс как будто создан для того, в любой момент быть понятным для вновь пришедших. Длительность всей работы — три часа — выбрана скорее из существующего социального договора со зрителем (более долгий перформанс вряд ли придут смотреть от начала до конца). Внутренним развитием действия это никак не обосновано.
В пресс-релизе было заявлено, что спектакль посвящен поиску национальной идентичности и самоопределения. В работе считывалась интерпретация жизни сообщества и его развития (или деградации?). Но не покидало ощущение, что это сообщество сконцентрировано на самом себе, а зритель здесь важен только как свидетель этого процесса. Это больше похоже на терапевтический процесс, в котором «кульминация» скорее произойдет для исполнителя, чем для зрителя.