Вызывает сомнения, создавал ли когда-нибудь Джордж Баланчин работу, в которой было бы столько вдохновения, столько богатой изобретательности и такой невероятной концепции, как в этом трёхчастном балете, премьера которого прошла в New York State Theater прошлым вечером.

Но одной вещи, действительно, не хватает. Ошеломительно торжествующий балет Баланчина родился без имени — там, где в премьерной программке должно было быть название, было пустое место.

Я могу только предположить, что мистер Баланчин взглянул на эту невероятную вещь, которую он сотворил и понял, что у него нет слов. Сейчас я понимаю, что он чувствовал: вербализировать — значит уничтожить то, что мистер Баланчин создал, и что буквально слишком красиво для слов.

Этот безымянный балет также не имеет и сюжета, и таким образом, он становится первым в истории многоактным бессюжетным балетом. Годами я задавался вопросом, почему никто не создал трёхактный балет просто про танец. Теперь мистер Баланчин сделал это, и это — наслаждение. Предположительно, прототипом этого балета стала работа «Brahms-Schoen» (имеется в виду вероятно Brahms-Schoenberg Quartet 1966 года — прим.переводчика), но там было 4 раздельных постановки, которые объединились в совместной партитуре.

Данная работа не имеет общей музыки, но тема и обрамление — общие. Базовая концепция этого балета — в использовании прекрасно проработанных драгоценных костюмов, и изначально это было идеей ювелира Клода Арпельса, который и предложил её мистеру Баланчину. Три акта нового балета называются «Изумруды», «Рубины» и «Бриллианты», и связаны они вместе одним замыслом, а также инкрустированными драгоценностями костюмами Карински. А выбор музыки, кажется, был специально сделан так, чтобы показать обдуманный контраст между тремя частями.

Выбранная музыка — Форе, Стравинский и Чайковский — наложила, конечно, свой собственный отпечаток на каждую часть, поэтому работа стала взглядом с трех углов на классический танец. Это достаточно причудливо, но более всего меня поразила идея мистера Баланчина отдать своеобразную дань уважения трем, близким его сердцу и жизни странам — Франции, Соединенным Штатам и России. Ничего из этого не выглядит явным (в действительно, это даже скрытно, или просто моя собственная причуда), но такая интерпретация может объяснить те разные стили, которые мистер Баланчин поставил вместе в этот трехуровневый свадебный балетный торт.

«Изумруды» Форе взяты из его второстепенной музыки к «Пелиасу и Мелизанде» и «Шейлоку»: прелестная, ненавязчивая музыка практически переливается с нежно цивилизованной страстью. Это «французский» балет из этого трио, в котором мистер Баланчин создал грациозные и изящные танцы, которые незаметно вплетаются в музыку и мелькают по сцене, как красивые птицы в летнюю ночь.

Движения сложны, жесты — запутаны, но вместе они хорошо держатся в стиле, который кажется пиком лирического романтизма. А нежный тон голоса Форе только усиливает такое восприятие.

«Каприччио» Стравинского было создано во Франции в 1929 году, но в нем можно найти то не-совсем-джазовое ощущение, которое в то время часто встречалось у композитора. Эта часть кажется «американской» частью этой потрясающей трилогии. Называется она «Рубины», где костюмы Карински, все украшенные зеленым в первом акте, теперь кроваво-красные. Характерная для Баланчина хореография в стиле классицизма дополнена оттенком юмора, который, с другой стороны, может показаться слишком рискованным.
В «Рубинах» много резких акцентов, с изворотливой, но вполне естественной хореографией. Ноги летят в высокие и неожиданные углы, стопа, которую ожидаешь увидеть на пуантах, стоит плоско, а флирт дан на грани деликатного и даже немного с вежливой озлобленностью. Это самая изощренная хореография Баланчина: танцы буквально льются из него. В одно мгновение мы видим девушку с резиновыми ногами, перетягивающую внимание четырех преследователей, в то время как другой парень прыгает через всю сцену, держась как раз ровно перед этим квартетом, очевидно преследующим его. Это и есть тот неподдельный, понятный и остроумный танцевальный юмор, черпающий это остроумие в сопоставлении танцев.


В последнем акте, настроение — русское. Мистер Баланчин выбрал последние четыре части Третьей Симфонии Чайковского (он обезглавил симфонию, убрав её первую часть, любимую у композитора). Мы оказались в атмосфере «Бриллиантов», а для мистера Баланчина это было возвращением в его детство в Российской Империи, где роскошно сияет старый Мариинский балет Санкт-Петербурга.

Мистер Баланчин проводил нас на эту территорию до этого — в «Темах и Вариациях» и «Ballet Imperial», но никогда прежде не делал он это с такой уверенностью и высококлассным разнообразием. Здесь он задействует целую труппу в бессюжетном балете классического размаха.

Конечно, каждый из балетов в этой трилогии мог бы стоять отдельно — но накопительный эффект позволяет им выиграть, находясь вместе. Здесь мы можем увидеть практически весь лексикон словаря Баланчина: если вы хотели показать кому-то за пару часов размах пространства мистера Баланчина, просто покажите этот балет.

Но достижения мистера Баланчина — это не просто создание балетов, но также создание танцовщиков, построение школы и балетной труппы. Сколько он в них вложил, настолько и его танцовщики заставили его гордиться ими прошлым вечером. Я поговорю о них в более индивидуальном порядке в другой раз; здесь, они должны принять всеохватывающую и теплую признательность.

Могу ли я не добавить одну кислую нотку в этот неназванный балет? Китчевая сценография Питера Харви (Peter Harvey) была чуть хуже, чем отвратительная, но даже она частично была замаскирована освещением Рональда Бейтса (Ronald Bates), и оркестром Роберта Ирвинга (Robert Irving), который управлял каждой частью партитуры с одинаковой заботой и чувствительностью.

Что же насчет названия — почему же мистер Баланчин не вернется к своему первоначальному рабочему варианту «Драгоценности», или не назовет его просто «Балет в трех актах»? Хотя почему бы не назвать балет «Восхитительный!» — просто потому, что он такой и есть.